Лузитанская лира

Песанья Камило

ПОХВАЛА СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ

Кому завидный жребий в жизни выпал? Любой хулит средь суеты сует Все, что ему на свете богоданно: Одним — отвратно зло, другим — желанно: Ни в чем опоры нет,— Мы ропщем, тем не мене, Хотя и сами в мире — только тени. Мечтает о дворе Воитель жалкий в перерывах боя, Врагу готовя гибель и разгром,— А взысканный двором, Уставший лгать придворный, Деревню хвалит мыслью непритворной. Вздыхает земледел Под тяжестью оброка, Не видя в жизни прока, Как водится, с судьбою не в ладу: Клянет свою несчастную звезду, И чает лучшей доли, Повинностей терпеть не в силах доле. Печален мореход, Себя провидя тонущим в пучине, Вздыхает, вспомянув родимый дом, Но чуждая земля Вдали полоской малою маячит, Манит его, суля Иль серебро и злато, Иль путь туда, откуда нет возврата. Когда бы в смуте сей Я жребий выбрать мог, хотя на время, И обрести покой — То жить в селе, в глуши Почел бы я тысячекрат блаженней: О, сколь утешней доля поселян, И сколь же зря кичится Законами столица: В ней правят алчность, злоба и обман, И неуместны свойства Такие, как воздержность и спокойство. И Марсу может надоесть булат, Коль много лет подряд, Ярясь и алча крови, Держать его подъятым наготове; В Нептуновой стране Не вечно же скитаться По зыбкому кладбищу смельчаков: Зачем не отдохнуть бы Тому, кто искушал ветра и судьбы. Церере услужать — Такой удел желанен. Служи Дионису, Диане, Фебу, В заботах сельских упражняй свой ум. Сошник вонзая в пласт родного поля, Шагает аккуратно, не спеша, Поющий поселянин, Гоня волов, — а после, за труды, Скотине даст барды. Приходят сроки сева: Направо и налево Ложатся зерна в тучный чернозем; Пшеницу нежно принимает лоно Кормилицы-земли, И в ней, взлелеяно теплом и влагой, Пускает корни цепкие зерно, И к небу шлет оно Ростка зеленый высверк: Пшеница вновь выходит на поля, Веселая,

живая, Надежды земледелу подавая. Вот — возникает из земли росток, Выходит, рвется вверх упрямый стебель, Настойчивый, как трудное дитя,— Все силы к небу бросив, Метелками колосьев Топорщатся ростки; Колосья соком полнятся молочным Под панцирем, — непрочным, Но отвращающим и хлад, и зной; Затем приходит летнее бездождье, Теперь уже зерно Спасти от птичьих клювов мудрено, И затвердевший колос Блюдет природа-мать, Ему творя защитою — щетину; Колючие и твердые усы; Пусть птахи непокорно Атаку длят на лакомые зерна — Ущерб для урожая невелик; Колышется под нежным ветром нива, И только ждут поля, Когда пшеницы злато Серпом крестьянским будет чисто сжато. Тому же, кто пасти берется стадо В долине, на лугу,— Ручаться я могу, Тому иного ничего не надо. Отрады пастуха Равнять ни с чем не должно,— Занятие какое Столь умножает мысли о покое? Узри: среди полей Козлятки веселятся, Топча цветы жестоко На берегу хрустального потока, Поблизости от юных ивняков, Без нежных чьих отростков Воспитывать не следует подростков. Увидь, как бродят овцы Вблизи своих ягнят.— И сильные, откормленные овны Ведут бои бескровны За право старшинства; Пастух бряцает на несложной лире И, чужд мирских забот, Об Амариллис ласково поет. Узри жеманство тёлок, Столь резвых по весне, Узри быка, что защищает стадо, Который, если надо, Готов вонзить рога В любого ненавистного врага. Узри в другое время, Как поединком заняты тельцы, Свирепые бойцы, И, кто уступит в битве, Тот спрятаться готов, Стыдом терзаем, в зарослях кустов. Доволен поселянин Спокойным созерцаньем сих забав; Его придворный блеск ничуть не манит, В нем чист и ясен дух,— Ему не ранит слух Наушник, замышляющий коварство Противу всех и вся; И Зависть на него не обращает Свой ядовитый зрак, А также — тягостная жажда злата Ему не отравляет каждый шаг, Напротив, он спокоен, весел, благ. Доступная для зрения округа — Предел его мечты; Он с родиной разлуки бы не вынес, Он рек чужих вовеки не видал — Но знает свой ручей. Что лижет серебристою волной Зеленый берег заливного луга. Он влагу Вакха не приучен пить Из золотых, причудливых сосудов; Его сосуд — ладонь, Он пьет пригоршней влагу родника; Еще — парное млеко Полезно для желудка человека. Сбирает он плоды С дерев, своей насаженных рукою, И сих плодов ему угоден вкус; Он засыпает в древней сени дуба, Уютно убаюкан пеньем птиц. На травы легши ниц,— И в грезах беспечальных Под песню вод хрустальных Спокойно спит, пока реки струя Меж галек мчит то жалостно, то гневно, Прекрасна повседневно,— А средь листвы древес Влюбленный ветер дышит, Ласкает ветви, гладит и колышет. Его не будят горны поутру, И криков капитана Он над собою слышать не привык,— Ему приход рассвета Вещают петухи, Когда Аврора, о Тифоне плача [95] , Покроет сладким жемчугом росы Леса, луга и долы,— И селянин, восстав, бредет на всполье, Там тяжкий труд, но там же и приволье. Из сердца песня льется у него, И он поет нередко; Он большего коварства не творит, Чем по лесам на птиц ловушки ладить, Капканы на зверей, На рыбу ставить верши у затонов; Он так ведет дела, Чтоб не касаться и не ведать зла. Живет он, — не затем ли, Чтоб дедовские земли, Подвигшие его на жизнь и труд, Последний предоставили приют. В начале дней я жил подобной жизнью, Не ведая любви, И, сельскому обычаю в угоду, Еще хранил свободу,— Теперь, приявши жребий городской, Я утерял покой, Я ныне стал скитальцем, Изгнанником, отверженцем, страдальцем. Но сравнивать себя С собой нельзя, пожалуй: Днесь — взрослый муж, а прежде — мальчик малый. Увы, мы не равны; День Лета не подобен дню Весны.

95

Аврора (Эос), супруга божества света Титона (Тифона), испросила для него у Зевса бессмертие, но забыла о вечной молодости, и, хотя она давала Титону нектар и амврозию, он состарился и превратился в сверчка.

Жеронимо Баия

БОГОМОЛКИ

(Сатирический романс)

В доме набожной сеньоры Вечно больше богомолок, Чем москитов на болоте Или у сосны — иголок. Только набожной сеньоре, Столь со всех сторон хорошей, Невдомек, чем промышляют Эти ушлые святоши. Вот однажды повстречались, В церкви службу отбывая, Две из них: одна — юница, А другая — вся седая. Отхлебнув вина из фляги, Так промолвила старуха: «Не пекись, сестра, о теле Главное — величье духа! В пище будь неприхотлива. Прячь в рукав свои запасы: Мягкий хлеб, головку сыра, Масло, скажем, или мясо. Все, что под руку попало, В рукаве пускай исчезнет: Чем разнообразней пища, Тем оно душе полезней. Ты неопытна, сестрица, И еще не знаешь толка В том, как снискивает благость Истинная богомолка. Быстрой на руку должна быть И умом должна быть острой Та, которая желает, Чтоб ее мы взяли в сестры. Что ж касаемо одежды, Здесь о вкусах мы не спорим, Но рукав у богомолки Должен быть всегда просторен. Ибо как иначе спрячешь Ты на ужин помидоры, Если принести попросит С рынка их твоя сеньора? А куда сложить жаркое И украденное сало? Не за пазуху же, право! Вот еще недоставало! Каждый день с собою зонтик Не носи, но помни все же: Зонтики нужны нам, чтобы Прятать лица от прохожих. Но клюка — еще важнее! Пусть грохочет без умолку, И, конечно, люди скажут: Вот шагает богомолка. Четки же накинь на шею И перебирай проворно: Мол, от них твои молитвы В самом деле чудотворны. Но не вздумай чистить обувь! Будь к навозу благосклонней, Ибо набожные люди Не чураются зловонья. А поэтому запомни: Ноги тоже мыть не надо. В общем, чем чернее пятки, Тем благочестивей взгляды. Мажь лицо гусиным жиром Пред молитвою ночною; Ежедневно умывайся Поутру своей слюною. Можно даже надушиться, Будь ты юной или дряхлой: Всем приятно, чтоб от дамы Одуряюще запахло. Красить ногти нам не надо, Ну а коль пришла охота — Покрупнее взяв напильник, Над ногтями поработай. Бойся вдов. Коль с ними знаться, Можно помереть от скуки,— Знай, клянут мужей усопших: Все, мол, пьяницы и злюки. Научись беседе скромной. Знают в этом толк сегодня Лучше всех у нас, пожалуй, Лишь золотари и сводни. Но при этом выраженья Все же выбирай при дамах… Чтоб святых не перепутать, Не зови по именам их. Францисканцы, капуцины — Тут сам дьявол сломит ногу. Говори: „Отцы святые“, И почаще: „Слава богу!“ Не пытайся разобраться В сонмище святых Жоанов [96] , Но запомни поименно Самых важных капелланов. Да не путай: самых важных — Это значит жирных самых Изо всех, кто столь усердно Надрывает глотку в храмах. Пусть они визжат фальцетом, Но, как будто обмирая От восторга, ты воскликни: „Так поют лишь в кущах рая!“ Пусть у всех вокруг завяли От такого пенья уши, Ты тверди: „Ах, этот голос Просветляет грешным души!“ Потакай духовным лицам, Льсти в глаза им что есть мочи, Ибо до похвал и лести Очень все они охочи. Ублажай и прихожанок И не лезь в карман за словом, Чтобы угодить замужним, Старым девам или вдовам. Дескать, столь они пригожи И при этом благочинны, Что вздыхают, глядя вслед им, Безутешные мужчины. Лесть и масленые речи Взяв, сестрица, за обычай, Всякий раз домой из церкви Возратишься ты с добычей. Правда, есть такие дамы, Что, явившись на обедню, Самой утонченной лести Все ж предпочитают сплетню. Потому на всякий случай Потчуй всех и тем, и этим И, лукавому на зависть, Расставляй силки и сети. Лишь затворница какая В них не попадется разве. Но затворничество — это Злой недуг, подобный язве. Чтобы щедрой стать, вращаться В обществе необходимо. Так не вздумай поселиться У хозяйки нелюдимой! Чтоб не обращались с нами, Словно с челядью последней, Собираем для хозяйки Мы всегда усердно сплетни. Только лишь она попросит, Вмиг, надевши что попроще, Выхожу среди народа Потолкаться я на площадь. Соберу усердно все я Пересуды, перетолки, И глядишь — хозяйка сыщет Колбасы для богомолки. А не то еще добавит Сыра или же омлета И велит своей кухарке: „Принеси-ка из буфета Что осталось от печенья…“ Ну и та несет, конечно. Что еще, скажи на милость, Надобно душе безгрешной? Кое-что, однако, надо. Так что прояви лукавство И скорее все что можно Незаметно суй в рукав свой. В рукаве и след простынет Приглянувшейся вещицы. Не нужна она хозяйке, А тебе она сгодится! Угощенья принимай же Вроде без большой охоты, Говоря: „Воздай, всевышний, Вам, сеньора, за щедроты! Только я такие яства Не вкушаю. Видит небо: Укрощая плоть, живу я Лишь

водой и коркой хлеба… Впрочем, ныне мне, быть может Вправду подкрепиться, что ли? Я ведь завтра спозаранку Ухожу на богомолье!“ „Путь мой будет многотруден И, наверно, очень долог…“ И за сим прими подачку, Опустивши очи долу. Поклонись хозяйке низко И, покуда не дубасят, Поскорей со всей поживой Отправляйся восвояси. Глупо продолжать судачить — Это накрепко запомни,— Если твой рукав добычей До краев уже заполнен. Будь приветлива не только С госпожой, но и с прислугой. Пусть тебе служанка станет Закадычною подругой. Не откладывай запасов, Положась во всем на бога: Бог велик; его раденьем Дурачья на свете много. Будет день, и будет пища. Глупость ближних — наше счастье. Покажи им, сколь исправно Ходишь в церковь ты к причастью. Бей поклоны поусердней: Слышат справа пусть и слева, Как ты шепчешь: „Правый боже!“ Или: „Пресвятая дева!“ Если ж проповедь наскучит, В рукаве нащупай флягу И соси себе украдкой Упоительную влагу. Прошепчи, унявши жажду: „Всех, кто истинно безгрешен, Да утешит наш Спаситель, Как меня сейчас утешил!“ Впрочем, успокой соседку,— Вдруг она что подглядела? — Дескать, пьешь святую воду Для души, а не для тела. Осмотрительность уместна, Ибо будет некрасиво, Если усомнятся люди В том, что ты благочестива. После ж праздничной вечерни Загляни к хозяйке вдовой: Вот увидишь, что съестного У нее найдется вдоволь. Я по этому рецепту Не однажды угощалась, В башмаки пихая все, что В рукаве не умещалось. Церковь поит нас и кормит. В храм заглядывай почаще — И полезные знакомства Обязательно обрящешь. Ну, а вдруг во время службы В животе начнутся схватки — Тут используй как затычки Ты по очереди пятки. А коль все же пустишь ветры, Не смущайся этим пуком, А покашляй, подражая Неблагочестивым звукам. Многогрешно наше тело, Но благой душой ведомо. Потому ты после службы К новой загляни знакомой. Славная она стряпуха И, благодаренье богу, С нею вместе таз варенья Уплетешь ты понемногу. Но коль впрямь ты богомолка, То сумеешь изловчиться И украдкой у хозяйки Позаимствуешь мучицы. Ведь самой приятно дома Выпечь что-нибудь такое, Ежели мука найдется Да и масло под рукою. Кстати, не забудь и маслом Где-нибудь разжиться тоже, Да и сахаром, пожалуй: Стряпать без него негоже. То-то выйдут чудо-пышки! Ешь их прямо с жару, с пылу И глотком вина не брезгуй, Чтоб еще теплее было! Съешь на завтрак все до крошки, Не заботясь об обеде: На обед и у соседки Для тебя достанет снеди. Пусть треской, тушенной в яйцах, Угостит тебя — и ладно, Ведь об этаком обеде Говорить — и то приятно. Коль на сладкое — цукаты, Ссыпь в рукав себе полблюда, Ибо сладости с портвейном — Средство верное от блуда. Не побрезгуй ни каштаном, Ни засахаренной сливой — Лучше нет услады, если Выпал вечерок дождливый. Сласти, пряности в буфете Складывай за кучей кучу. Добывай их у соседей, Запасай на всякий случай! Не ленись ни в дождь, ни в бурю, А, в свою удачу веря, Понахальней к домоседам Колоти клюкою в двери. Чем ты более промокнешь, Чем продрогнешь ты сильнее, Тем твоя добыча будет Больше, слаще и жирнее. Не беда, что ночью бродишь С мокрыми ты волосами: Любят сахар богомолки, Но не сахарные сами. Хорошо и спозаранок Захватить врасплох соседей: Мол, идешь ты с богомолья… Нет ли в доме лишней снеди? Ну а ежели стемнело, Истинная богомолка В дом один и тот же дважды Постучит — и не без толка. Называй любые земли, Ври, что мол издалека ты, И мечи в рукав просторный Сало, фрукты и цукаты. В доме же над изголовьем У себя прибей распятье, А к тому же хлыст и плети Понавешай над кроватью. И молитвенник, пожалуй, Раздобудь… Но ни иголки, Ни веретена не может В доме быть у богомолки. Труд нам противопоказан. Глупо в юности трудиться. В старости же всех нас примет Монастырская больница. Таковы — на первый случай — Несколько советов дельных. Следуй им — и вскоре станешь Богомолкой неподдельной. По глазам лукавым вижу: Есть в тебе к тому задатки, И поэтому с тобою, Верю, будет все в порядке. Если руки загребущи, Если бредишь ты жратвою, Дураки в тебя поверят И провозгласят святою. На стезе избранниц бога Поводырь тебе не нужен. Ну, прощай! Сегодня в десять Я приглашена на ужин. Распоследнейшее дело Приходить к столу последней. Опоздать к обеду хуже, Чем не выстоять обедни». «Благодарствую, сестрица, За науку, — так сказала Молодая богомолка, Низко кланяясь бывалой.— В богомольном деле нашем Я неопытна, конечно, Но у вас учиться стану, Подражая вам прилежно». «Ну и ну, — сказал, подслушав Речи их, один прохожий.— От подобной ученицы Упаси нас, правый боже Если вдруг ко мне однажды Богомолка постучится, Тут же с лестницы спущу я Эту хитрую волчицу!»

96

Существует по крайней мере восемь католических святых, носящих имя Иоанн (португ. Жоан).

Антонио Барбоза Баселар

СОЛОВЬЮ, ПОЮЩЕМУ В КЛЕТКЕ

Нежнейший соловей, любви певец, Лелея рощу, услаждая поле, Ты заливался трелями, доколе Иной судьбы не дал тебе творец. Твоей свободе наступил конец, Но и в плену ты весел, как на воле, И вопреки страданиям и боли Поешь о счастье любящих сердец. Есть и в невзгодах место для отрады; Предавшись грусти, ты погибнешь вскоре, Но выживешь, прогнав унынье прочь. Пусть и в тюрьме звучат твои рулады: Кто, не отчаиваясь, терпит горе, Свою беду сумеет превозмочь.

МНОГООБРАЗИЕ МИРА

Кто родился, кто чахнет от недуга, Там речка шелестит меж берегов, Тут слышен соловья влюбленный зов, Здесь ревом льва оглашена округа, Вон зверь бежит, вот малая пичуга Летит в свое гнездо кормить птенцов, Тот сносит дом, а этот строит кров, Кто ставит сеть, кто гонит стадо с луга, Кто сыт войной, кто рвется на войну, Кого влечет высокий сан министра, Кого — придворной дамы красота, Кто в десять дев влюблен, а кто в одну, Кто обнищал, кто богатеет быстро… О мир, о мрак, о тлен, о суета!

ПРИМИРЕНИЕ С ГОРЕМ

С моей тоской я свыкся навсегда, Дойдя до безразличия такого, Что мне не в радость ласковое слово, Что мне не в тягость злоба и вражда. Я жив, пока жива моя беда; Так обошлась со мной судьба сурово, Что я бегу от празднества любого, Лишь скорбь не причиняет мне вреда. Моим несчастьям нет конца и края, Вся жизнь — несчастье. Горе бесконечно, И, значит, бесконечна жизнь моя. Ведь если боль живет, не умирая, То вместе с болью буду жить я вечно; Но если боль умрет, умру и я.

ГЛОССА НА СОНЕТ ФРАНСИСКО РОДРИГЕСА ЛОБО [97]

I

Прекрасный Тежо мой, купель печали, Обитель вздохов моря и сердец; О, эти слезы, кроткие вначале, Столь скорбные порою под конец: Они спешат в лазоревые дали, И я спешу — своей тоски беглец. О, разнородный друг мой полноводный, Прекрасный Тежо! Сколь же разнородный.

97

См. сонет Лобо «Прекрасный Тежо, сколь же разнородный…».

II

Смеясь, навстречу жизни и борьбе Мы вышли, преисполнены отваги,— Терзаемым случалось быть тебе, Случалось мне терзаться в передряге; Послушен ты — погоде, я — судьбе, Я — раб тоски, ты — раб избытка влаги. То радостей, то горестных обид Мы оба в жизни обретали вид.

III

И я менял свой облик, и река, Приемля все, что нам судьба назначит: Меня слезами полнила тоска, И видел я, что Тежо тоже плачет; Но понимал, что скорбь — не на века, Что все равно ее могила спрячет. И вправду — скорбный час бывал забыт, Мы вместе исцелялись от обид.

IV

О Тежо мой, ни серебром, ни златом Светилу дань твоя не дорога,— Но мчал ты, приношением богатым Невольно озаряя берега; Не чая воздаяния затратам, Нанизывал в просторе жемчуга,— И мы с тобой, без цели путеводной, Тоской обуревались безысходной.

V

Все то, что есть — не то, что было прежде, Добро и зло живут, сомкнув края; О, как легко наивному невежде Беззлобной мнится чистая струя! Отчаянием должно стать надежде, Пременчив Тежо и пременчив я — Меня огонь палил, Светилу сродный, Твое лицо менял избыток водный.

VI

Да, но печаль судьбою мне дана, Чтоб жить во мне, страданьем душу нежа,— Ее вовек не ведает волна. И, безмятежен, вдаль струится Тежо; Речной воде нимало не страшна Тоски моей добычливая мрежа; О нашей розни скорбь меня томит. Высокий берег временем размыт.

VII

С благого Солнца ты не сводишь глаз, Тогда как я — слепец, наперсник тени; Что ни волна — то радужный алмаз, И что ни мысль — то череда мучений. Ты горним светом приводим в экстаз, А мне, судьбу влачащему во тлене, Жизнь предстает чредою панихид: И я меняюсь — жизнь меня стремит.

VIII

Но для чего прельстительные речи, Когда покоя мне не обрести; Покуда с ним столь страстно алчу встречи, Я остаюсь без сил на полпути; Покой и тишь — на севере, далече, До них почти немыслимо дойти, Но я бреду, томясь в тоске бесплодной, Тропою то утешной, то невзгодной.

IX

О нежный Тежо, сам себе не лги, Мы связаны — куда уж неразрывней: Чем будут горестней мои шаги, Тем скорбь твоя — темней и неизбывней; Лучи Светила суть мои враги, Твои враги — бушующие ливни; Нам суждено оплакивать мечты — О, мы вкусили злобы и тщеты!