ЛВ 3
Шрифт:
Чтобы не прибегнуть к помощи своей Заповедной чащи?!
Эта мысль пришла так неожиданно, но неотвратимо. Мы всегда используем Заповедную чащу для защиты. Всегда. Потому что она наша защита, она наши клыки и когти, но вот я стою перед странными терновыми кустами и понимаю страшное — каменные они. Именно каменные. И основание под ними — камень, что крепче гранита. А значит, нет сюда пути-доступа чаще Заповедной! Чаща по земле передвигается, чаща под землей прорастает, чаща из земли удар наносит. А коли гранитом цельным покрыть территорию, это все равно что изолировать ее от чащи
И сделали это не чародеи.
Я оглянулась — Ярина стояла, опустив голову, склонившись перед этим монументом созданным для защиты. Защиты, которую ведунья почему-то взяла на себя. Почему? Я вот этого не могла понять. Почему не использовать чащу, что обязана защищать? И чем думала ведунья? А главное чем думал ее леший, ведь мой никогда бы подобное не допустил, да и камень по лесу перенести только леший и смо…
И тут я мысленно осеклась.
Леший!
В этом яру Заповедном должен был быть леший, а я его не видела. Ни в воспоминаниях! Ни в тех событиях, что Ярина показала. Я даже присутствия его не ощущала… до сих пор.
Медленно подняла призрачную ладонь, осторожно коснулась терновника, избегая колючих наростов, и беззвучно позвала:
«Лешенька…»
В глубине терновых зарослей, в самой глубине чащи непроглядной, медленно открылись горящие алым глаза и даже землю под моими ногами потряс чудовищный рык:
— Кторрррр?
Я отступила тут же. Отошла, руку отдернула, да обессилено на траву ныне зеленую опустилась. Где-то за терновыми зарослями шумел ветвями дуб Знаний, а я, прижав ладони к земле, начала чувствовать. Теперь чувствовать. Чувствовать все, каждую пядь моего яра. Чувствуя и пытаясь понять. А как понять то, что в голове не укладывается? Передо мной был леший! И леший, и его порождения. Ведь камень в Заповедный лес без лешего не перенести не доставить, особливо такой камень. А еще лишь леший ту форму, что требуется, принять способен. Мой вот деревянную принял, а этот, стало быть — каменную. Только вот не все так просто — мой жил, да двигался. А этот… он себя здесь похоронил и сам своей плитой могильною стал.
И тут терновник прорычал:
— Ты… живая?
«Да» — шепотом ветра ответила ему.
— Тогда уходи! — потребовал этот леший.
Или то, что от него осталось…
«Веся, у тебя по щекам слезы текут» — это уже мой леший сказал мне, где-то там, далеко, в моем лесу.
Текут, наверное. От того что больно мне, до сих пор больно, я свою боль все еще чувствую, да еще от того, что чувствую боль иную — того кто передо мной.
«Уйду, — прошептала шелестом травы, — коли это тебе требуется, я уйду. Только на вопрос мне ответь, леший, от чего себя заживо похоронил? Почему ведунья твоя это позволила? Зачем?»
Тишина могильная мне была ответом. Тишина страшная. Тишина жуткая.
А опосля проскрежетал глас окаменевшего лешего:
— Уходи, ведунья, сама не сможешь, вижу ослабла совсем. От чего ослабла?
Никому другому правды не сказала бы, а от него скрывать смысла не было:
«Я свою силу чаще отдала».
— С кровью? — прямо спросил леший.
«С кровью, —
— Уходи, глупая! — прорычал леший, и задрожали шипы каменные. — Сейчас уходи! Нельзя тебе сюда, даже в таком виде нельзя! Уходи, убирайся!
Я бы убралась, ушла бы, да только ладони призрачные дрожь земную чувствуют, дрожь нарастающую. Происходило что-то, что-то дурное. Очень дурное.
И я головы не поднимала, на траву зеленую, что под пальцами моими из земли поднималась, лишь глядела, но всем своим призрачным существом чувствовала взгляд. Чужой взгляд. Злой. Что смотрел из самой глубины окаменевшего терновника. И от этого взгляда по телу прошелся холод, страшный могильный холод.
— Уходи! — зарычал заживо погребенный леший, — ухо…
И треск, оборвавший его крик. А следом стон, стон полный боли, полный страдания… Леший Гиблого яра похоронил не одного себя заживо, здесь был кто-то еще. И этот кто-то сейчас убивал этого лешего.
«Веся! — окрик моего лешеньки. — Веся, вернись!»
— У-хо-ди… — отчаянный предсмертный стон этого лешего.
Да разве ж могу я уйти, когда тут убивают его?! Лешего нужно было спасать. Вытащить из могилы, просто вытащить. Я не могла оставить все как есть.
Быстрый взгляд на покрывающийся трещинами каменный терновник, стремительно принятое решение, мелькнувшее отдаленно сожаление о том, что теперь на мне нет даже браслета, и слова заклинания, что я произношу пением ветра, голосами птиц, шелестом травы, шумом ветвей.
«Войди в мой сон,
Войди в мой сон,
Войди в мой сон,
И останься в нем».
Снова и снова, раз за разом, повторяя и повторяя… С того света упорно вытаскивая.
И вдруг визг, на ультразвуке, он сносит в сторону, впечатывает в дерево, с хрустом ломая ребра…
«Веся, нет!»
***
Я открыла глаза в избенке у северного ручья, что течет аж за болотами, неподалеку от гор. Закашлялась кровью, вздрагивая от боли при каждом судорожном движении, и вновь откинулась на сухой мох, давно устлавший пол покинутого жилья.
— Кинь русалкам, пусть отстирают, — сказал кому-то леший.
— Дело плохо, — слышу голос Води. — Это какая рубашка по счету, леший? Какая по счету простынь?
— Делай, что говорят, коли помочь взялся, — грубо оборвал его друг верный. — Иди.
Водяной исчез без возражений, но плеснула вода, это все равно как дверью хлопнул на прощание, зол был Водя.
— Веся, — леший осторожно губы мои тканью вытер, — Весенька, куда полезла? Зачем, Веся?
«Там леший, — ответила шепотом ветра. — Ему помощь нужна… давно нужна… а в тот момент совсем нужна была»
— Так Ярина есть, справится! — рычит лешенька, не любит он вид крови моей. — Ты ей силу вернула, больше чем я думал отдала, сильна она теперь, она справится».
«Не справится… — как объяснить, когда сил на объяснения нет. — Лешенька, старая ведунья знала о том, знала, что не под силу Ярине нежить удержать, от того лешим и пожертвовала… Лешенька, спать хочу, сил моих нет как».
— Спи, Веся, спи, — шепчет сипло леший мой. — Спи, моя маленькая.
***
Ночь…
День…