Львица
Шрифт:
Солнце блестело на его темной коже, подчеркивая скулы, изгиб губ и форму носа. Эмма заметила мелкие морщинки возле уголков рта. «Он, наверное, часто смеется», — подумала она. Вместе с тем в выражении его лица было что-то серьезное. Ей не хотелось, чтобы он заметил, как она на него смотрит, и поспешила отвести взгляд в сторону, когда Дэниэл повернулся к ней, чтобы что-то сказать.
— Мы уже в пустыне. — Он обвел рукой окружавшие их просторы.
Здесь почти не было деревьев, а те немногие, что росли в этой местности, были низкими и скрюченными. Воздух пылал зноем, а вокруг был только серый песок с мелкими камнями. Местами виднелись камни
— Как вы видите, — прибавил Дэниэл, — это не совсем пустыня. Иностранцы называют это место пустыней, а на суахили есть особое слово ньика, что в переводе означает «дикое место, где никто не живет». Вам, наверное, известно, что Танзания раньше называлась Танганьикой. Это значит «дикая местность за городом Танга».
Эмма подумала, что вряд ли когда-либо раньше слышала старое название этой страны, но, несмотря на это, кивнула. Прямо по курсу у них была гора. До нее было еще далеко, но, по мере того как оседала пыль, она становилась все более отчетливой. Эмма с удивлением обнаружила, что склоны горы возле вершины были покрыты чем-то белым.
— На горе лежит снег! — воскликнула она.
— Это белая лава, — объяснил Дэниэл. — Этот вулкан не совсем обычный. Для масаев это место — священное. Мы называем его Горой Бога.
Всматриваясь вдаль, Эмма подумала, что во всем этом ландшафте чувствовалась какая-то нереальность — черные валуны, серая равнина, белые склоны горы. Ей казалось, что она смотрит черно-белую версию фильма, который изначально задумывался в цвете.
На часах было уже далеко за полдень. Они находились в дороге более двух часов, и Эмма хотела было сказать Дэниэлу, что не видит смысла продолжать поиски и что пора возвращаться. Но тут она представила, как женщина — такая же европейка, как и она сама, — находится где-то здесь, в пустыне, совсем одна. Быть может, она ранена и нуждается в помощи. С этими мыслями Эмма снова принялась внимательно осматривать окрестности, переводя взгляд из одной стороны в другую.
Они молча ехали все дальше и дальше вглубь пустыни. В воздухе висело гнетущее ощущение бесполезности поисков. Эмма почувствовала, как лучи послеполуденного солнца падают ей прямо на голову через дыру в брезентовой крыше. Она открыла сумку и достала оттуда солнцезащитный крем. Выдавив изрядное количество крема на руку, она размазала его по лицу.
Дэниэл с любопытством покосился на нее.
— Боюсь получить солнечный ожог, — пояснила Эмма.
Дэниэл улыбнулся.
— Да уж. Цвет вашей кожи для Африки совсем не подходит. Как-то раз у нас был гость из Голландии. У него сгорели лицо и руки, а потом кожа начала облазить. Было похоже на то, как змея сбрасывает свою кожу.
Эмма поморщилась, представив, какой противной должна была казаться Дэниэлу облезающая клочьями кожа белого человека, в то время как его гладкая, безупречная кожа выглядела как полированная бронза, блестящая на солнце.
Теперь, когда молчание было прервано, Эмме захотелось продолжить разговор.
— Где вы учились на ветеринара? — спросила она.
Дэниэл так хорошо говорил по-английски, что она почти ожидала услышать название какого-нибудь британского или американского университета.
— Здесь, в Танзании. Сначала в сельскохозяйственном университете Сокоине в Морогоро, а затем в Дар-эс-Саламе. — Он резко крутанул руль, объезжая большой камень. — А после окончания получил работу тут, в Аруше.
— И давно вы на станции?
— Уже
— Почему вы решили заняться исследованием лихорадки Оламбо?
Дэниэл ответил не сразу. Черты его лица внезапно сделались твердыми, как будто он надел маску.
— Я знал людей, которые умерли от этой болезни. — Он посмотрел на Эмму и сказал: — Теперь ваша очередь. Откуда вы?
Эмма не знала, как лучше ответить на этот вопрос. Можно было ограничиться простой версией — не вдаваясь в подробности о том, что ее отец женился во второй раз и Ребекка стала ее мачехой, а сама Эмма была лишь наполовину австралийкой, — или же рассказать Дэниэлу больше, рискуя получить целую серию вопросов о ее личной жизни. Однако, вспомнив о том, что Дэниэл уже знал о Сьюзан, она поняла, что ей выпала редкая возможность рассказать обо всем открыто.
— Я родилась в Америке, но мой отец родом из Австралии. После того как умерла мама, мы сразу же переехали на его родину. Отец не хотел, чтобы что-то напоминало ему о Сьюзан.
— Вместе с матерью вы лишились и дома, — мягко произнес Дэниэл.
— Я потеряла все. Мне даже пришлось оставить своего котенка — в Австралии действуют жесткие санитарные правила. После того как у меня забрали Фифи, я несколько дней ни с кем не разговаривала. Затем я вынуждена была попрощаться с миссис Макдональд, которая присматривала за мной, когда мама уезжала в командировки. Я по ней очень скучала. Она была мне как бабушка, — с улыбкой сказала Эмма. — Она говорила мне, что мама вовсе не умерла, а живет на небесах и что я могу с ней разговаривать. Отец сердился на нее за такие разговоры. Но мне было все равно, правда это или ложь. Для меня это было большим утешением. — Эмма с удивлением отметила, насколько легко она делится своими воспоминаниями с Дэниэлом. Быть может, это объяснялось тем, что он не походил на людей, которых она знала, — в том, как он говорил и какие выбирал слова. Или, быть может, потому что они оказались здесь одни, посреди безлюдной пустыни. В такой ситуации ее обычная привычка вести себя сдержанно с малознакомыми людьми казалась просто неуместной. — С тех пор я все время жила в Австралии. Училась в Мельбурнском университете.
Дэниэл понимающе кивнул.
— Вы замужем?
— Да, — ответила Эмма. Ответить так было проще, нежели объяснять, что она пять лет живет с Саймоном, не будучи в официальном браке.
— Сколько у вас детей?
— У нас нет детей.
Дэниэл задумался и через некоторое время сказал, что сочувствует их горю.
Эмма в смущении посмотрела на него и с улыбкой произнесла:
— Нет, у нас все хорошо. Просто мы с Саймоном решили, что не будем заводить детей.
— Пока не заводить, — предположил Дэниэл, сделав ударение на слове «пока».
Эмма покачала головой.
— Мы оба очень заняты. У меня много работы в институте. Саймон тоже ученый. У нас просто нет времени на что-то еще, и мы не испытываем потребности в детях.
Дэниэл в недоумении сдвинул брови. Он хотел было что-то сказать, но вдруг резко вскинул голову и ударил по тормозам, отчего сваленные в кучу проволочные клетки в багажнике с грохотом повалились вперед.
Эмма никак не могла понять, что именно привлекло его внимание. Тем временем Дэниэл, не выключив двигатель, уже выпрыгнул из машины. Он наклонился и поднял с земли что-то желтое. Предмет напоминал трубку и был размером с ладонь. Сев в машину, Дэниэл протянул Эмме пластмассовый фонарик.