Львиный мальчик
Шрифт:
— Что это? — тихо спросил он у Джулиуса.
— Обычный свет. Наверху проходит дорога. Изначально тоннель был открытым, как и весь канал, но потом сделали крышу.
Когда корабль проплывал мимо отверстия, Чарли не удержался и посмотрел наверх. «Световое окно» было прикрыто решеткой, и все же в просвете синело небо. Были видны листья какого-то дерева. Скорее всего, отверстие устроили в клумбе близлежащего парка.
— Еще долго? — измученно поинтересовался мальчик.
Ему ужасно хотелось побыстрее выбраться наружу.
— Да нет, — успокоил
Тоннель слегка повернул влево. Чарли почувствовал, что его вот-вот стошнит. Впереди показался еще один столб призрачного света. Только сейчас мальчик разглядел, что «Кирка» освещает себе путь ярким прожектором. Просвет остался позади. Навалилась темнота.
Почти приехали… Если бы… А даже если и так, то что?
Забрезжил новый просвет. И еще один.
Корабль скользил мимо золотых столбов. Наверху мелькали и уплывали картины яркого полудня. Чарли замер — на этот раз от острого ощущения прекрасного. Да, это было действительно прекрасно — солнце, в очередной раз исчезнувшее из поля зрения; бурлящие воды реки, остающиеся за кормой… На резных стенах были закреплены металлические кольца. Тоннель был настолько узок, что при желании мальчик смог бы коснуться ледяного камня стены.
— Далеко еще? — нетерпеливо повторил Чарли.
Внезапно палубу озарил совершенно другой свет — яркий, безжалостно бьющий в глаза — электрический. Над каналом покачивалась расцвеченная огнями вывеска.
— Bienvenues aux canaux de Paris, — прочитал мальчик.
Добро пожаловать на каналы Парижа…
Особого гостеприимства, впрочем, не ощущалось.
На очередной решетке ворковали голуби, свившие гнездо прямо над водой. Потом глухой потолок сменила стеклянная труба. Совсем рядом промчался поезд: корабль плыл мимо метро на площади Бастилии.
Удушливый воздух подземелья наконец сменился легким ветерком, а через пару минут забрезжил и дневной свет. Чарли был настолько рад снова оказаться на поверхности, что даже позабыл о своих сомнениях.
Корабль приближался к докам Парижского арсенала. Раньше сюда привозили осужденных. Порт был для них последней остановкой на пути в Бастилию. Правда, во времена Французской революции тюрьму разрушили, так что теперь от нее остались лишь воспоминания, название площади да строчка в путеводителе. В глазах рябило от разномастных катеров, в ушах начало шуметь от призывов темпераментных гидов. Каждый из них стремился убедить туристов, что его программа — уж точно «самая познавательная и увлекательная». И Чарли почувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Больше всего он сейчас походил на узника, который замыслил побег, но никак не может на него решиться.
На пристани корабль уже поджидали. Люди подбегали к самому краю причала, приветственно кричали и махали руками. Вверх вновь взвилась свистящая ракета. Казалось, весь город собрался на площади, чтобы приветствовать цирк. Нет, Цирк!
Чарли вспомнил слова майора.
«Мы не просто какой-нибудь там цирк, мальчик! — говорил тот. — Мы — Цирк! Самый лучший цирк на
Чарли уже знал, что произойдет потом. Все будут есть, отдыхать, приводить животных в порядок, словом — готовиться к вечернему параду. В последние два дня на корабле только и делали, что обсуждали этот самый парад.
Чарли оглянулся на темную пасть тоннеля и невольно перевел взгляд на стеклянную трубу, скрывавшую платформу метро. Возле платформы возвышалась невероятной красоты статуя: женщина с золотистыми крыльями и протянутыми вперед руками почти парила над постаментом, касаясь его лишь одной ногой. Создавалось впечатление, что небожительница опустилась посреди Парижа лишь на мгновение и сейчас опять улетит в небо.
— Что это? — спросил мальчик у Джулиуса.
— Памятник Французской революции, — объяснил тот. — На этой площади раньше была Бастилия. Памятник стоит прямо на том месте, где находилась тюрьма.
— А что она олицетворяет? — не отставал Чарли.
— Свободу, — ответил Джулиус.
Свобода… Если бы родители были свободны…
В каком-то смысле Чарли повезло. Он не видел сейчас своих родителей — сжавшихся в углу тесного грузовичка, подпрыгивающего на неровной дороге.
Свобода… Освободить львов… Но выход ли это? И решится ли он?
На корабле царила предпраздничная суматоха. Один Чарли оставался в стороне. Он чувствовал себя совершенно опустошенным. Ему предстоял выбор — нелегкий выбор. И работа — тоже нелегкая.
Итак — вперед, в Венецию! Решено: они тихо ускользнут после представления и сядут на поезд. После обеда, когда Чарли как раз собрался разведать дорогу до станции, его позвал Маккомо.
— Держи, — сказал дрессировщик, протягивая мальчику охапку одежды. — Твой костюм, — пояснил он.
Чарли принялся расправлять вещи. В охапке обнаружились брюки с золотыми лампасами, красный бархатный пиджак с золотыми эполетами и пара черных ботинок, слишком больших для детской ноги.
Мальчик продолжал подсыпать Маккомо львиные лекарства, и от их действия дрессировщик заметно изменился. Он стал более нервным и раздражительным. Раньше казалось, что все, не касающееся непосредственно львов, его не волнует, а теперь Маккомо взрывался по любому поводу.
Мужчина оглядел своего подопечного с ног до головы.
— Неплохо, — прокомментировал он.
Дрессировщик притянул Чарли к себе и обернул вокруг его головы какую-то тряпку. При ближайшем рассмотрении тряпка оказалась подобием тюрбана.
— Отлично! А на параде поедешь на своем друге, — сказал Маккомо.
Повисла тяжелая пауза.
— Что? — переспросил Чарли, надеясь, что ослышался.
— Поедешь на своем друге, — ничуть не смутившись, повторил укротитель.
— На каком друге? — прошептал мальчик, все еще надеясь на ошибку.
— На молодом льве, — ответил Маккомо. — На нем!
Дрессировщик махнул рукой в направлении клетки. Лев спал, не подозревая, какая участь ему уготована.