Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
— Прошу прощения за вторжение, — отчетливо, как теледиктор, произнес незваный гость, остановившись для разговора на вежливом расстоянии. — Я давно хотел… Хотел поговорить…
— Говорите, — спокойным голосом разрешил ему Алик.
— Вы меня не узнаете? — спросил мужчина и снял с головы кепку.
Лицо пришедшего, несмотря на ночное время, было достаточно освещено неполноправной, урезанной луной. Однако лицо это, хоть и освещенное, ни о чем Алику не говорило. Обычное лицо, каких мир наштамповал миллиарды:
Алик отрицательно мотнул головой.
— Ну как же, — голос короткоостриженного наполнился обидой. — Мы были близки. Против вашей воли, конечно. Я — капитан КГБ Рябцев.
— Ой, — вырвалось у Алика, и он прищурился, всё еще глядя в лицо неожиданному собеседнику. — А здесь что вы делаете, капитан? Вы теперь, должно быть, капитан в отставке?
— Капитан запаса, — поправил Алика Рябцев. — Хотя это то же самое… Я извиниться хотел… И кое-что сказать.
— Ну, извиняйтесь! — пожал плечами Алик. — Только побыстрее. Мы ведь тут не вас послушать собрались, — и он кивнул на железный крест со свежей белой надписью.
Капитан надел кепку, кашлянул, словно прочищая горло.
— В общем, извините, ребята! И меня, и Мезенцева. Я недавно его похоронил… рак мочевого пузыря… Он тоже был за вас в ответе…
— Мы его должны слушать? — недовольным голосом вопросил Пензель, крупный длинноволосый и бородатый мужик в кожаной куртке, больше похожий на байкера, чем на хиппи.
— Ну, минутку послушаем, — выдохнул Алик. — Давайте, капитан, лаконичнее выражайтесь! Ребята теряют терпение и время!
— Если короче, — Рябцев заговорил тише и менее отчетливо, — то сначала вам от меня спасибо за то, что тридцать пять лет назад познакомили меня с Джими! Джими Хендрикс перевернул мне жизнь. Я из-за него потерял интерес к карьере. Поэтому я капитан, а не полковник… И именно поэтому мы с ребятами в 1978-м достали для вас частичку его тела, его кисть. Чтобы была у Джими своя могилка и здесь, во Львове, и чтобы вам было куда ходить кроме Святого сада.
— Что?! — глаза Алика округлились. — Да его кисть привезли ребята из Прибалтики, а им помогла литовская диаспора в Штатах! Скажи, Аудрюс! — Алик обернулся к самому высокому из присутствовавших. — Помнишь?
— Да, — кивнул Аудрюс. — Помню этих ребят. Йонас, Кястутис, Рамунас…
— Конечно, вам передали кисть они, а им из Штатов ее передали наши люди, — капитан Рябцев снова произносил слова твердо и по-военному четко, как произносят правду или приказ. — Москва об этом не знала. Это мы с покойным Мезенцевым тут, во Львове, придумали спецоперацию в Штатах по частичной нелегальной эксгумации его тела. Оплатила Москва, но если б они узнали всю правду, я бы сейчас с вами не разговаривал…
Кто-то
— Это я рассказываю для того, чтобы вы не держали на нас зла. Мы не были тупыми бульдогами. Я вам хоть сейчас могу биографию Джими Хендрикса по годам рассказать, могу слова его песен в оригинале по памяти прочитать. Петь не могу, извините! У моих родителей не было денег ни на пианино, ни на гитару. В детстве у меня был только один музыкальный инструмент — свистулька! Я еще рад, что не стал милиционером!
— Я тебя вспомнил, — сказал Алик задумчиво. — Если то, что ты говоришь, правда, то нам придется найти стол, за который мы все, — он обвел рукой собравшихся, — можем усесться. И нам придется выпить и вспомнить прошлое поподробнее.
— Всё, что я сказал, — правда, — произнес капитан Рябцев. — Мне нет смысла вас обманывать. Я не на службе. Уже пятнадцать лет, как не на службе.
Алик посмотрел себе под ноги, помолчал. Перевел взгляд на крест со свежей белой надписью.
— Джими, ты слышишь? — сказал он, обращаясь к кресту. — В наши с тобой отношения опять вклинились органы. Но мы не будем пересматривать наши с тобой отношения. Мы тебя не предали ни до 18 сентября 1970 года, ни после. И не было такого года, чтобы мы тут не собрались и не обновили твою могилку. Даже тогда, когда нам очень хотели помешать!
Где-то недалеко, громко завывая, пронеслась «скорая помощь». Сирена постепенно затихла.
— Ну что, ребята? — призывающе произнес Алик. — Я начну!
Он достал из кармана конвалютку с люминалом, взял таблетку, присел к могиле, опустил белую таблетку на землю и, подождав минутку, вдавил ее указательным пальцем внутрь, под корни травы.
— Спи спокойно, — прошептал и поднялся на ноги.
Капитан сделал шаг назад, словно не хотел мешать. Но остался стоять неподвижно, наблюдая за происходящим.
У могилы присел другой пожилой хиппи, на его ладони — заготовленная таблетка снотворного. Ритуал повторился. Следующим к могиле на корточки присел Аудрюс. Зашептал что-то на литовском. Потом тоже вдавил указательным пальцем в землю могильного холмика белую таблетку.
Небо над Лычаковским кладбищем потемнело. Закапал по еще не опавшим листьям деревьев и кустов дождик. Зашелестели листья, зашептались, навевая ощущения притаившейся опасности.
Алик бросил взгляд вверх.
— Всё, как год назад, — сказал он. — Пора…
Они отправились назад, к выходу, спускаясь с холма, обходя могилки и оградки, склепы и памятники.
В затылок Алику дышал Лёня.
— Море волнуется раз, — зашептал он вдруг, и его теплое дыхание коснулось ушей Алика. — Море волнуется два, море волнуется три, счастливой фигурой замри!