Львы Аль-Рассана
Шрифт:
«Мой золотой», – называла она его, лежа в постели после безумств любви. Сейчас этот эпитет как никогда подходит ему. Он везет золото, шесть сундуков золота, к вящей славе Джада и Халоньи – и графа Нино ди Карреры, который взмыл ввысь, словно золотистый ястреб. И кто знает, как высоко он еще может взлететь, до того как умрет и предстанет перед богом?
Но все это – это блестящее, великолепное будущее – зависело от того, сможет ли он благополучно доставить домой эти шесть сундуков и, что сейчас более важно, сможет ли заставить замолчать этот женский
– Нино, Нино, Нино! О дорогой мой! Это я, Фруэла, твоя королева! Приди ко мне, любимый!
Протяжный голос, высокий и ясный, звенел, как колокол, наполняя долину, снова и снова. Помимо всего прочего, Нино ди Каррера чувствовал, что заливается краской: проклятие всей его жизни, характерное для светлой кожи. Это – разумеется! – не голос королевы Фруэлы, но определенно голос женщины, свободно владеющей эсперанским языком, и голос этот полон страсти.
– Приди, Нино! Возьми меня. Возьми меня здесь, в горах! Сделай меня твоей!
Высказывание прилюдно подобной просьбы никак не могло пойти на пользу человеку, делающему карьеру при дворе короля Бермудо. Кем бы он ни был. Где бы то ни было. А здесь эти слова слышало множество людей. Они звенели со всех сторон, отражаясь бесконечным эхом. Кто-то развлекался за счет Нино ди Карреры. И кто-то за это заплатит.
Он старался не оглядываться на свой отряд, но женский голос, полный страсти, продолжал в подробностях развивать ту же тему, и Нино явственно услышал за своей спиной сдавленный смех.
– О мой неутомимый жеребец, я должна обладать тобой! Заставь меня покориться твоему любовному искусству, мой возлюбленный!
В этом месте звуки разносились необычайно гулко. Это неестественно, вот что! И слова не просто четко доносились отовсюду, они многократно отражались, так что полные желания звуки его имени и живо описанные предполагаемые действия звучали так, будто их пел хор в храме.
Двое дозорных с пепельно-бледными лицами избегали его взгляда. В них не чувствовалось никакого веселья. В любом случае, они бы не осмелились улыбнуться, но вести, которые они принесли, не способствовали легкомыслию. Женщина, завывающая от желания, – это оскорбление, даже смертельное оскорбление; совсем другое дело – вооруженные мужчины, ожидающие их в засаде впереди.
Если судить по внешности и юному возрасту, Нино ди Карреру можно было бы заподозрить в безрассудстве, но он был осторожным командиром опытного отряда, а его дозорные, в особенности, были просто отличными воинами. Немногие отряды получили бы предупреждение заранее. Большинство командиров чувствовало бы себя в полной безопасности в присутствии почти сотни всадников. Нино слишком хорошо понимал, насколько важен этот поход за данью и для Халоньи. и для него самого. Он послал дозорных и вперед, и назад, и на оба фланга, но горы вынудили этих людей вернуться. Передовые дозорные заметили тщательно подготовленную засаду у северного выхода из долины.
– Нино! Я вся горю! О
Почти невозможно сосредоточиться, когда этот голос наполняет чашу долины. Но сейчас сосредоточиться было жизненно необходимо: тот, кто устроил эту ловушку, должен был точно знать, сколько людей у джадитов. А это означало, что они не имеют численного превосходства. И это грозило серьезными неприятностями. Люди в засаде не могут быть из Фибаса: это было бы абсурдным – отдать золото, а потом напасть на них, чтобы его отнять. И эмир Бадир из Рагозы, под властью которого находился маленький, богатый город Фибас, сам санкционировал выплату этой дани, хоть и неохотно. Зачем выпускать деньги из хорошо защищенных стен, а потом атаковать на открытой местности? Зачем соглашаться платить, если чувствуешь в себе достаточно сил для нападения?
Все это не имело смысла. И поэтому очевидно, что засада организована бандитами. Нино остался доволен тем, что все еще способен ясно соображать – та женщина на горе теперь делилась подробностями, как снимает она одежду в предвкушении его появления – и все понял.
Но оставались еще проблемы. То, что происходило, все-таки было непостижимым. Почти невозможно представить себе банду грабителей, достаточно крупную и хорошо вооруженную, чтобы устроить засаду на пути сотни прекрасно обученных всадников Джада.
Тут Нино ди Каррере пришла в голову одна мысль. Он прищурился. Почесал подбородок. Если только…
– Я вся дрожу, я умираю от желания, умираю. О Нино, приди ко мне с коротким мечом на твоих чреслах!
С коротким мечом?
Один из разведчиков вдруг закашлялся и резко втянул голову. Теперь сзади, где стоял отряд, раздавались явственные звуки смеха.
Это решило дело. Этого было достаточно.
– Эдрик! Ко мне! Немедленно! – Ди Каррера отдал эту отрывистую команду, не оборачиваясь. И сейчас же услышал стук копыт за спиной.
– Да, командир? – Его коренастый, расторопный заместитель, необычно раскрасневшийся, возник рядом с ним.
– Заставь эту женщину замолчать. Возьми пять человек.
Эдрик постарался остаться невозмутимым.
– Конечно, командир. Немедленно.
– Приди, мой жеребец. Я унесу тебя на себе в рай!
Теперь настала очередь Эдрика закашляться, отворачивая красное лицо.
– Когда придешь в себя, – ледяным тоном произнес Нино, – займись делом. Возможно, тебе интересно будет узнать, что у выхода из долины нас ждет засада.
Это быстро отрезвило заместителя.
– Вы думаете, что эта женщина связана с…
– Откуда мне знать, милостивый Джад? – огрызнулся Нино. – Займитесь ею, кем бы она ни оказалась, и быстро возвращайтесь. Захватите ее с собой. Она нужна мне живой. А тем временем мы вернемся обратно на юг и обогнем эту долину, как бы далеко это ни увело нас от нашей дороги. Ненавижу это место! – Он произнес это с большим чувством, чем намеревался. – Не хочу вести отряд в узкое пространство, которое враги хорошо знают.