Львы Сицилии. Закат империи
Шрифт:
– Идем.
– Но…
– Идем.
Тон Иньяцио не допускает возражений. Это голос человека, привыкшего повелевать.
Камилла, опустив глаза, следует за ним, растерянная и покоренная.
Иньяцио крепко держит ее в танце. Расстояние между ними не нарушает светских условностей.
– Я не права. Ты изменился, – тихо говорит Камилла. – Раньше ты не был таким решительным.
– Я был совсем мальчишкой.
Каким же глупцом я тогда был! – добавляет он про себя.
– Ты не нес на себе столько
Камилла замолкает. Он кружит ее в вальсе, слегка прижимая к себе. Их тела вспоминают друг друга, узнают друг друга. Она опускает глаза.
– И все же тебе было очень нелегко, n’est-ce-pas? [5] И я не… Единственное, что я могла, это написать тебе. Но у меня не хватило смелости это сделать… когда ты потерял сына.
Иньяцио вдруг вспоминает.
5
Не так ли? (фр.)
Джованна. Их ссора.
Он едва не сбивается с ритма, гнев теснится у него в груди.
– Да, я получил твои письма. Они были для меня большим утешением.
Иньяцио чувствует, как хрупка реальность, как прошлое теснит настоящее. Каждая фраза, каждая минута, каждая капля чувства, разделенного с той женщиной, поднимается в нем яростью, которая может разрушить все.
Еще один круг. Он снова прижимает Камиллу к себе, на этот раз крепче. Теперь их тела соприкасаются.
– Иньяцио… – Камилла пытается отстраниться.
Он прикрывает глаза, как от боли, и, кажется, ему и вправду больно. Она это понимает, потому что чувствует то же напряжение, тот же страх.
– Ничего не говори… – Его дыхание касается ее уха.
Под броней одежды струйки пота скапливаются меж лопаток, стекают по спине.
Последние такты вальса. Они кружатся все быстрее и быстрее, все теснее прижимаясь друг к другу, наконец Камилла откидывает голову назад, платье закручивается вокруг ног. Ее глаза закрыты, на лице – отрешенность, как в те моменты, о которых он прекрасно помнит, отчего его сердце трепещет.
Слеза, повисшая меж ресниц, скатывается по ее щеке. Никто этого не видит. Никто, кроме него.
Музыка стихает.
Они стоят в толпе танцующих, прижавшись друг к другу.
Гул голосов возвращает их в реальность.
Они резко отстраняются друг от друга, отступают назад. Кожа и руки горят. Их глаза не могут расстаться.
Первым приходит в себя Иньяцио.
– Идем. Я провожу тебя к мадам Брюн.
Церемонно поцеловав дамам ручки, Иньяцио прощается.
Он уходит, а Камилла все смотрит ему вслед.
Как не похож Марсель на Палермо, думает Иньяцио. Он быстро привык к пыли и хаосу, ему нравится в этом городе новизна, биение жизни, изобилие.
– За эти годы город сильно изменился, – замечает он.
– Деньги из колоний и стремление к новизне совершили здесь революцию, – кивает Франсуа. – Новые доки уже построены, но, говорят, порт будет дальше расширяться. Да, в этом городе есть то, чего не хватает Палермо… – вздыхает он.
– Желание перемен, – кивает Иньяцио.
Величественное здание марсельской биржи с большими колоннами напоминает греческий храм. Оно находится рядом с Канебьер, главной торговой улицей города.
В конторе все на удивление исправно. Должно быть, кто-то видел Иньяцио накануне, потому что кругом чистота, все клерки на рабочих местах. Иньяцио разговаривает с ними, знакомится с управляющим, кратко объясняет цели и задачи компании теперь, после слияния Флорио и Рубаттино.
Однако мысли его неотступно возвращаются к вчерашнему вечеру.
Он рассказывает о новых линиях, на которых будет работать компания, – это маршруты из Марселя в Америку.
В какой-то момент к нему подходит Франсуа, он заметно нервничает.
– Извини, мне придется уйти: только что сообщили, что на таможне проблемы, якобы какие-то счета остались неоплаченными. Нужно проверить.
– Такое случается сплошь и рядом! Проклятая бюрократия. – Иньяцио похлопывает зятя по плечу. – Конечно, ступай!
– Хорошо, что таможня близко. Оставлю тебе экипаж. Как управишься, сможешь на нем вернуться домой.
– Я потом пришлю его к тебе.
– Не волнуйся. Думаю, денек сегодня будет не из легких…
Иньяцио провожает взглядом Франсуа и возвращается к разговору с управляющим. Потом подходит к клеркам, знакомится. Просит принести из ближайшей кондитерской пирожные и ликер. Он знает, что за едой люди становятся разговорчивей.
После полудня он выходит из конторы, одариваемый теплыми напутствиями и широкими улыбками.
Ворота закрываются за его спиной, и вдруг он понимает, что – впервые за много лет – у него нет никаких планов о том, как провести остаток дня. Иньяцио смущен и растерян. Вокруг суета портового города: велосипеды, лошади, кареты, мужчины в черных котелках, горничные с корзинами для покупок, элегантные дамы с зонтиками. Им всем, кажется, есть чем заняться, куда пойти…
А я? – думает Иньяцио. Куда я могу пойти? Он вспоминает, что Франсуа восторженно рассказывал об одном кафе на виа Канебьер, там есть фонтан и большие зеркала, в которых отражаются посетители. Неплохо было бы также прогуляться к порту…
Или пойти к ней.
– Нет, – бормочет он, качая головой. – Не нужно совершать глупостей.
Иньяцио идет вперед, потом останавливается, возвращается назад. Случайный прохожий бросает на него недоуменный взгляд.