Львы живут на пустыре
Шрифт:
Витька сжался, как нашкодивший котёнок, которого вот-вот ударят. Цирк грохнул возмущённым криком. Люди оглядывались, отыскивая свистуна. Потом, не найдя его, зааплодировали мужеству и выдержке Бурадо.
Наверное, ей было очень больно, но она показала ещё несколько трюков и только тогда спрыгнула на манеж и медленно пошла за кулисы. А на спине её пылала красная полоса.
Витька выбрался на улицу. Он не стал дожидаться Эвиного номера. Не мог он на неё глядеть. Он бродил вокруг цирка, как слепой, натыкаясь на растяжки,
Внезапно он представил, что такой же вот дурак, как он по глупости, из озорства, может так же напугать Эву, когда она летит под куполом цирка, и Эва промахнётся, не поймает рук партнёра. О-о-о! Витька остановился и застонал сквозь стиснутые зубы.
Потом он пошёл к фургону Кличисов и сел на ступеньку. Сидел и ни о чём не мог думать. Он был весь какой-то пустой. Как мяч, который проткнули.
А потом пришла Эва. Витька издали услышал её шаги и вскочил. Отошёл в тень.
Было темно, и Витька не мог хорошенько разглядеть Эвино лицо. Оно смутно белело перед ним.
Эва долго молчала.
Издали сквозь брезент слышался смех и голос Сенечки Курова. И было странно, что где-то могут смеяться люди.
Высоко в небе упала звезда. Она коротко скользнула жёлтой чёрточкой по круглому небу и сгорела. И Витька по привычке подумал, что хорошо бы загадать желание. Но не успел. Ему стало тоскливо и страшно.
Лицо Эвы качнулось. Она быстро прошла мимо Витьки, легко взбежала по ступенькам и захлопнула за собой дверь… И Витька понял, что она знает.
И ещё он понял, что ни за что на свете не признается ей. Потому что если об этом заговорить, они никогда уже не смогут дружить, как прежде.
Просто она должна понять, что он никогда больше так не поступит. А если не поймёт, тогда говори не говори — всё равно не поможет. Слишком это серьёзно. Не шуточки. Слова тут не нужны.
«Мне уже не больно»
Эва не любила, чтобы смотрели, как она репетирует.
Но в этот раз Витька всё-таки пришёл в цирк. Он попросил, и Эва ему разрешила.
Он помогал натягивать сетку. Дело это было непростое. Надо, чтобы вся площадь сетки была натянута равномерно. Но и сильно перетягивать было опасно: о жёсткую сетку запросто можно было разбиться.
Всем этим премудростям учил Витьку Ян.
В общем-то, к сеткам, трапециям и тренировкам гимнастов он никакого отношения не имел. Но там была Эва, и Ян не мог допустить, чтобы её страховал кто-нибудь другой.
— Ян её ух как знает. Всегда была чертёнок. Ян её колясочка возил. Из колясочка тоже падала, — говорил Ян.
Он смешно выговаривал букву «ч». У него получалось «шертёнок», «колясошка». Как-то Витька спросил:
— Ян, а где Эвина
Лицо Яна сразу сделалось хмурым и печальным. Он долго молчал, потом сказал одно только слово:
— Разбилась.
И снова замолчал надолго. Витька думал уже, что Ян забыл о нём, но Ян снова заговорил. Каким-то глухим, непохожим голосом.
— Карл Хансович очень плакал. И Ян плакал. Эва не понимала. Она была во-от такая — маленький, маленький. Потом подросла, узнала, Карл Хансович не хотел, чтобы Эва цирк работала. Запрещал. Она всё равно стала. Как мать. Большой разговор был. Карл Хансович кричал. Эва плакала. Всё равно стала. Такая она, Эва, — ласково закончил Ян.
До этого разговора Витька удивлялся: почему Карл Хансович никогда не смотрит выступления Эвы?
Он заметил, что, как только объявляли Эвин номер, Карл Хансович совсем уходил из цирка и сидел в фургончике, пока выступление не кончится.
«Как же он боится за неё, если даже глядеть не может?! — думал Витька. — А я-то считал, что он только о своих зверюгах и думает».
Эва репетировала новый номер.
Конечно, Витька и раньше знал, что нужно много работать, чтобы выступать так, как Эва. Но только теперь, поглядев на её тренировку, он понял всю тяжесть этой работы.
Та лёгкость, с какой Эва летала под куполом, когда казалось, будто это очень просто, будто это получается само по себе, доставалась тяжким трудом.
Витька смотрел, как Эва десятки раз повторяет какое-нибудь движение, какое у неё при этом напряжённое, заострившееся лицо, и не понимал, откуда в этой маленькой хрупкой девчонке столько силы и упорства.
Он спрашивал её об этом, но она молчала или переводила разговор на другое.
И только однажды она просто ответила:
— Я очень люблю это, Витька.
Витька хорошо запомнил, как ему стало нестерпимо стыдно тогда. Он почувствовал себя совсем слабым сопливым мальчишкой. И мысли свои запомнил. Витька подумал тогда, что он бездельник. Глупый и ленивый бездельник. И жизнь его идёт неторопливо и спокойно, как у сонного судака.
Одно у него дело — учиться, и то он делает через пень-колоду.
В последнее время бабушка заметила, что Витька стал какой-то на себя не похожий — тихий и задумчивый.
Она даже испугалась — не заболел ли. А пугаться было нечего. Бабушка могла радоваться.
Эва плавно перевернулась в воздухе, красиво прогнувшись и распластав руки. Витька залюбовался ею.
Вновь, уже в другую сторону, полетела она, снова раскинула руки на миг, в высшей точке полёта остановилась, как бы повисла в воздухе и… не достав нескольких сантиметров до рук партнёра, камнем упала вниз.
Витька сжался от ужаса. Но Эва бесшумно коснулась сетки, мягко подпрыгнула два раза и соскочила на манеж. Лицо у неё было бледное, на плече виднелся красный ромб — след от сетки.