Лягушка в сметане
Шрифт:
— Злитесь на закон?
— Я всегда злюсь, когда мне говорят: выхода нет.
— Я этого не говорил, — не согласился он.
— Но разве не вы только что…
— …Сказал, что ничего нельзя сделать по закону.
— Хотите сказать, можно сделать что-то в обход его?
— Все действия в обход закона называются знаете как? Афера. А еще точнее — беззаконие. Криминал.
— Ну и пусть. Если хотите знать, Остап Бендер всегда был моим любимым героем.
— Вон вы ка-ак!
— Да, я так!
Они посмотрели
Шутки шутками, но Вадиму их разговор не очень нравился. Пойти на поводу у этой бесшабашной женщины — значит, и в самом деле пойти против закона. А он потому в свое время и стал учиться на юридическом факультете, что всегда верил: справедливое общество — то, где правит закон. Так учили классики. Так должны были считать все честные люди.
Вадим собирался стать слугой закона. Следить, чтобы и другие по нему жили.
Но в последнее время он видел так много беззакония, таким незащищенным себя временами чувствовал, что его твердокаменные принципы дали солидную трещину.
Первое, в чем он разочаровался, были сами служители закона.
Его однокурсники устраивались на престижную работу или с помощью очень волосатой руки, или платя непомерный для него «вступительный взнос». Что говорить об адвокатах, в чьи сплоченные ряды он не смог прорваться!
Не меньший ажиотаж наблюдался вокруг должности судебного пристава, чей официальный оклад по меркам среднего класса составлял копейки, а попадали на эти места сплошь по блату или за деньги. Место считалось хлебным, и никто из юристов не собирался на этом месте именно блюсти закон. Здесь учились весьма ловко закон обходить.
Такая вот жизненная игра в казаки-разбойники. В казаки попасть не получилось, идти в разбойники? Да и были ли казаки, то есть блюстители закона? Произнести «нет» — не поворачивался язык. Тогда во что же верить?
Конечно, Варя его ни к чему такому не призывала. Но так получалось…
Вадим только начал с ней общаться, только успел получить для нее пустяковую справку, как уже почувствовал, что это его притягивает. Преодоление препятствий. Раньше он просто отступал перед ними. Не из трусости. И не из-за лени. Из практических соображений.
Он считал бесполезным бороться с неуклюжим, малоповоротливым колесом фортуны. Он всегда помнил слова какого-то из юмористов: «Ну, хорошо, прошибешь ты стену лбом, а что станешь делать в соседней камере?» Над этой его шуткой смеялись. И он верил, что живет правильно.
Теперь же у Вадима как бы открылись новые способности. Прежде ничего в жизни он не получал в обход. Всего ему приходилось добиваться самому. И признавать при этом, что такой путь слишком тернист, слишком мало дает отдачи.
К тридцати годам скопить каких-то двадцать тысяч долларов — при том, что он не имел семьи и все заработанное тратил только на себя — и к тому же пять тысяч
Эта сосулька, которую Вадим совсем недавно проклинал на все лады, как теперь выясняется, своим падением изменила кое-что еще в его жизни. Например, раньше в сутки дежурства он смертельно скучал, а теперь они пролетели незаметно, потому что голова его была постоянно занята проблемами Варвары. И вариантами решений этих проблем.
На самом деле для себя он вдруг понял, что, предложи сейчас эта женщина на выбор, чего он больше хочет — получить с нее злополучный долг и уйти из ее жизни навсегда или продолжать собирать для нее информацию, пусть даже с риском для жизни, — он, пожалуй, выбрал бы второе.
Но кажется, Варваре уже недостаточно от него одной информации, она хочет активных действий.
Вот потому-то он мысленно хмурился. Не верил Вадим в успешную борьбу дилетантов. Мужик, который торчит на ее даче, не собираясь освобождать, знает, что делает. За ним не только хорошие бабки, но и некая сила, которая всегда есть у богатых. Попробуй сунь туда голову — без головы и останешься!
Но что это, неужели он трусит? Иначе почему заговорил про риск для жизни? Какая, однако, сумятица царит в его голове!
А Варвара будто чувствует, о чем Вадим размышляет. Уставилась на него своими омутными глазищами и ждет, что он скажет.
— А можно узнать, Варвара Леопольдовна, чего вы от меня ждете?
— Ну вы мне и отчество придумали! Вместо Михайловна. Моего папу звать Михаил.
— Учту.
— Но этим вы хотите сказать, что я прожектер?
— Авантюристка.
— Я же вам еще ничего не сказала.
— А я догадливый.
— Что за наветы? Приписывать мне чуть ли не криминальные устремления. Спросите у моих подруг, они вам скажут, что я — тихий и незаметный человек, который регулярно платит за проезд в городском транспорте, переходит дорогу только по «зебре» и с наступлением темноты никогда не выходит из дома.
— Плачу от умиления при описании вашего светлого образа.
— Вы в него не верите?
— Если позволите, небольшая сноска: никого из своих подруг вы ведь не били по голове огнетушителем, а также другими тяжелыми предметами.
— Как человек справедливый, я вынуждена с вами согласиться. А о каких еще предметах может идти речь? Это у вас предвидение? И что вы так внимательно заглядываете в мои глаза?
— У вас там все время кто-то прыгает.
— Какая-нибудь мошка?
— Скорее, некое существо с рогами и хвостиком.
— Наверное, это вы на меня так влияете.
— Между прочим, в отрочестве я целый год пробыл в комсомольцах, а туда кого попало не принимали.
— Весомый аргумент. То есть ваш ум, честь и совесть протестуют?