Лягушки, принцессы и прочие твари

Эйта

Может, просто устала. Может, словосочетание «пять лет» меня добило. Может я наконец-то почувствовала себя в безопасности и перестала скрывать свои эмоции, а может принцессам просто положено рыдать в такие моменты.

— Я ждать не буду, — всхлипнула я, — опоздаешь — пеняй на себя!

— Ну тише, тише… — Он снова прижал меня к груди и гладил по голове.

Я понимала, что у Куца просто нет выбора; что он не может заявиться во дворец сейчас, что мама в жизни не примет Куциана Гостаф из Джокты; что он нереально замечательный, раз смог принять такое

сложное решение. Ведь от него больно не только мне. Что я не должна вести себя так глупо, что я должна быть как взрослая…

Я все понимала.

Но я все равно заливала его рубашку слезами вперемешку с соплями, потому что в тот момент я не была взрослой, я была маленькой влюбленной девочкой, которой сказали, что самое замечательное событие в жизни откладывается в лучшем случае на пять лет; если даже Богам позволено быть маленькими детьми, то почему я не могу вести себя по-детски?

Вот на такой ноте я и рассталась с любовью всей своей жизни.

Эта бесконечно длинная история с предсвадебным побегом, не занявшим и положенного месяца, кончилась у Камня — там же, где когда-то началась.

Думаю, так и должно было случиться. Как сказал бы Вефий — это изящное решение.

— И тогда ее Величество так прогневались, так прогневались! И Херха гнали до самой границы! Пешком! В рубище! — Рассказывала Тея, — Ох и обиделся вдовствующий Король, ох обиделся! Да только… потом в Дьеппне посидели без нашего хлопка, репу почесали, да и сняли эмбарго к рогатому фею! Но условием поставили, что мы этого козлину содержим. Вот и содержим… Обшиваем, тфу! Его, любовницу его и мамку ейную… Отправили в Фальянское Поместье, такой красивый дом, такая живописная деревня — и таких гадких людей туда селить! Хотя… говорят, любовница Наскара из Ньярни из тех краев родом: неужто похабникам там медом намазано?

Она в сердцах отбросила сорочку. Потом вдруг разулыбалась, о чем-то вспомнив.

— А на Юсеньку посмотришь, и сердце радуется. Дети же в грехах родителей невиновные? — Она кивнула сама себе, — невиновные… Вот и ее Величество так решила. Так ты, парень, в учениках музыканта, говоришь, ходишь?

Яма кивнул.

— И хорошо, и правильно. Ремесло всегда надо иметь… а что платья разносишь?

Яма вздохнул и повторил, наверное, раз в сотый.

— Принцесса попросила зайти, — пояснил он, — ей некогда. Очень извинялась.

— Да уж, накануне бала Самой Длинной Ночи у принцесс дел невпроворот, — поцокала языком Тея, — но оно и понятно! А уж когда две вдовицы во дворце…

— Так Валиалина вроде замуж выходит? — Пискнула одна из многочисленных девчонок-помощниц.

Тея покачала головой:

— Помолвка была, но то еще не свадьба. Валиалина у нас красавица, к тому же — следующая королева. Есть ли на свете пастух, который не мечтает стать королем? Вот и мелочь всякая налетит на свой последний шанс. Это будет настоящий бой, попомните мои слова! Но против Дасьяна из Акре шансов у них кот наплакал.

Раздался коллективный мечтательный вздох. Зависть к старшей принцессе

в этой комнате можно было нарезать на кубики и продавать.

— Что-то заболталась я, — всплеснула руками Тея, — девочки, перевяжите коробку покрасивше! Моя девочка должна блистать. Авось и ее кто-нибудь приметит…

Яма скептически фыркнул. Несмотря на то, что он был знаком со второй принцессой уже четыре года, он так до сих пор и не запомнил, как она выглядит. На каждое уродство найдется свой любитель: это он уже давно понял.

Но эта принцесса была даже не уродлива… просто никакая. Малиалику никогда не замечали, и она, кажется, была очень довольна этим обстоятельством.

— Я-то думала, — продолжала Тея, неусыпно надзирая за девушкой, повязывавшей бант, — что барон Филрен своего не упустит, и недолго принцессе вдовицей ходить. Но увы: нашлась и на него прыткая баба… Говорят, сама в храм вела, позорница!

А уж сколько барон Филрен королеву уговаривал, чтобы эта позорница его в храм могла отвести без последствий… А сколько выложил на всякие подсвечники-салфетки-платья… Но Яма смолчал: учитель поделился с ним по секрету, после того как его на одном празднике ну очень уважили бочонком молодого винца. А наутро просил не портить двум взрослым людям их увлекательные игрища и хранить все в тайне.

И Яма хранил.

Яма вообще много чего знал. Умение растворяться в толпе и чуткие уши позволяли ему многое слышать. Никто не воспринимал мальчишку всерьез, никто не понижал лишний раз голоса… а Яма и рад был. Ему нравилось жить во дворце.

Хоть учитель и гонял нещадно, и частенько приходилось заниматься всякими глупостями, которыми другим заниматься было недосуг. Например, платья разносить.

Все равно это было куда веселее, чем коров пасти.

Яма принял коробку и потащил. Коробка была большая, он все время задевал ей каких-то людей, напоминая сам себе муравья в огромном муравейнике.

— Это точно то самое платье? — Услышал он серьезный голос, — Сегодня обязательно должно быть То Самое Платье.

— Вы это просто знаете, принцесса Лифнадалия? — Из вежливости ответил Яма.

— Ну что ты. Я ж не ведьма. Но мне так кажется, — вздохнула она, — думаю, это Таль за косынку мне мстит. Предчувствиями.

Яма пожал плечами. Он, конечно, помнил ту историю, когда во дворец пришел просветлившийся иконописец и стал искать почему-то не Аразу и не Валиалину, а именно среднюю принцессу. И не нашел, что как раз вовсе неудивительно. Зато нашел младшую.

А та посмотрела на новую икону, сморщила прелестный носик и выдала что-то вроде: «Ну разве будет Богиня расхаживать в юбках эльфисской шувани? Нарисуй что-нибудь… струящееся».

Ну, он нарисовал.

А косынку, дурак, оставил. Так и рисуют теперь Богиню-воспитательницу Таль в прекрасном бальном платье и совершенно неподходящей алой косынке с колдовским узлом.

Только разве ж будет мудрая богиня так мелочно мстить? Какое ей дело до младшей принцессы Хабрасо? Слишком много эта девчонка о себе воображает.