Лягушонок на асфальте (сборник)
Шрифт:
выбрасывал их на дальних окраинах, и отовсюду прилетали. Связывай не
связывай, обрывай не обрывай - придут. Пискуны и те наверняка придут. Неделя
миновала, однако голуби не появлялись. Ни старые, ни молодые. А он все
смотрел в небо от рассвета до заката. И тогда мы, кого презрительно дразнили
«Петькиными шестерками», стали ездить и бродить по городу. Повезло лишь
мне: я обнаружил пару краснохвостых и лебедей на Туковом поселке у
голубятника по кличке Банан
родимое пятно, крупное и продолговатое). Ни слова не говоря, я достал из гнезд
краснохвостых и лебедей и сунул за пазуху. Выйдя из балагана, я схватил
стальной прут, и, покамест с оглядкой шагал до трамвая, мне пришлось
отмахиваться от самого Банана За Ухом и от его приспешников.
Петька плакал, говорил, что разрешает мне в его отсутствие брать ключ от
будки и выпускать голубей, а назавтра, когда мы осадили сахарно-белого чужака
и попробовали схватить с пола: на пшеницу не позарился, а как только теснили к
открытой двери, взлетел на конек будки, - но не сумели, то Петька обвинил в
этом меня и толкнул плечом, чего раньше не позволял. Я ушел. Даже у барака
слышался его несправедливый ор.
Вечером я выцыганил у матери червонец. Пришлось пообещать, что в новом
учебном году добьюсь хорошей успеваемости и дисциплины, что не буду
камнями спугивать голубей с барачной крыши и переплывать пруд том месте,
где ширина около двух километров.
Поутру бабушка забрала меня и Саню Колыванова на могилки, где покоился
ее сын Александр Иванович, доводившийся мне дядей, а Сане отцом. Мы
переплыли пруд на катере и двинулись в гору. До того как Урал перегородили
плотиной, кладбище находилось недалеко от воды; чтобы не залило, его
перенесли на холм. Куда закопали прах Александра Ивановича, бабушка не
знала, но всегда садилась рядом с бугорком, на котором рос паслен. Тут она
кормила нас и, прежде чем спуститься к Уралу, выкладывала из корзины в ровик
возле могилы крендели, шаньги, яички, конфеты - для нищих, для детей и для
всякой божьей твари. Все это она посыпала серебром, вынутым из кармана
фартука, который по-деревенски назывался запоном.
Теперь, едва она начала спускаться к перевозу, мы упросили ее отпустить
нас в станицу Магнитную. Здесь было много голубей, и продавали их дешевле,
чем в городе. На околице стоял пятистенник бородатого взрывника, рвавшего
железную руду на горе Атач. Мы застали дома взрывника, и он продал нам пару
турманов: чубарую голубку, по серому - рыжий крап, и голубя, белого в черных
пятнах, как бы разрисованных коричневыми зигзагами, за свою масть
носившего кличку
розовые лапки в светлых чулочках, вокруг головы - кудрявый воротник, на груди
– темное жабо, и по тому жабо пересыпаются зеленые сполохи.
Я совершил покупку на выгодных условиях: с отдачей голубей после
первого прилета, с выкупом за половинную цену - после второго. Хотя у меня
было впечатление, что взрывник добр, я опасался и обмана, и подвоха: вдруг да
спрячет прилетевших голубей, да так турнёт из станицы, что ноги впереди тебя
будут бежать.
Когда голубятник не надеется, что голуби быстро приживутся к его дому, то
он обрывает их: выдергивает из крыльев маховые перья. Кто обрывает на одно
крыло, кто - на оба крыла. Расчет прост: пока перья вырастут - голуби
привыкнут к новому дому. Я собрался обдергивать Страшного на одно крыло, но
раздумал: вырастая, маховые перья становятся короче, и Страшной станет
косокрылить - другое крыло у него будет длинней. Я решил держать голубей в
связках. Связки портят крылья, и голуби маятся в них. Да что поделаешь? Саня
развернул крыло Страшного. Нитку, сложенную вчетверо, я завязал на крайнем
маховом пере и поочередно притянул к нему остальные маховые перья. Связали
мы и Чубарую. Перед тем как выпустить голубей на пол, Саня и я сбегали на
базар за коноплей, пожарив ее на сковороде, высыпали на фанерное сиденье,
вышибленное из венского стула. В жестяную банку с водой подмешали меду. Из
разговоров голубятников я знал: чтобы приучить умных голубей, их надо
кормить жареной коноплей, а поить подслащенной водичкой. Страшной и
Чубарая наперегонки клевали коноплю и воду пили охотно и жадно и все-таки
после этого расстроили нас: тянули вверх головы, выбирая, куда бы взлететь, а
также упорно сдвигали клювами связки, намереваясь освободиться от них.
Пришел Петька, весело ухмылялся. Потом его лицо стало жалостливым.
Мучительно вертелись турманы, каждый топыря свое стянутое крыло. Однако
едва я спросил его: «Петь, как будем жить?» - он ответил настолько жестко, что
не оставил никакой надежды на упрашивания: «Жить будем без отдачи».
– Хорошо!
– с вызовом сказал я.
– Краснохвостая снесла яйцо, - вдруг сказал он, вероятно решив идти на
попятную.
– Договор утвердим такой: на молодняков с отдачей, на старичков -
без отдачи.
– Нет.
– Почему?
– Обойдемся без пункта. Без отдачи так без отдачи.
– Не дам я тебе развести голубей, Колька, раз ты такой гордый.