Лям и Петрик
Шрифт:
— Почему товар не отсылаете? Чего вы ждете? Сегодня же уложить и отправить!
Хотя Петрик радовался, что Йотель груб с Гайзоктером и не дает ему слова вымолвить, все же ему порядком надоела эта канитель. Что здесь за секреты? Что тут за дела? Кто такой Йотель? К чему приставлен эта пигалица Ваковский? Попал Петрик черт знает куда! Каким это он будет кучером? У рыб или у жестянок? Где же, интересно, Йося Либерс? Где Переле? Она б ему хоть объяснила, куда он попал. Переле! Он забыл даже, что они в ссоре.
Йотель пока не отпускал Петрика от себя. Они шли
А Петрик подметил, с каким жаром Гайзоктер отдает приказания насчет ужина для гостя, насчет ночлега, насчет света у него в комнате, — он вникал во все эти мелочи.
Вернулись к дощатому домику. Гайзоктер взглядом дал понять всем, чтобы они удалились. В домик вошли только Йотель и Гайзоктер. Через минуту высунулась голова Гайзоктера и позвала Петрика. Народ, ждавший возле домика, удивленно глянул на него и стал расходиться.
Петрик был поражен, увидев накрытый стол, супницу, тарелки, над которыми вился вкусный пар. Он долго жался у дверей. Наконец Йотель заметил его и, показав на стоявший у стола низенький бочонок с никелированной ручкой, приказал:
— Верти!
А Гайзоктер, не давая себя перебивать, полушепотом, с жаром твердил:
— Я вышел от исправника в холодном поту. Сначала он ни за что не хотел брать деньги, потом, увидев, что со мной ничего не поделаешь, перед уходом смягчился и сказал, что еще раз позовет меня. Вот я тебя и спрашиваю: стоит ли мне мучиться из-за такой низкой цены?
Йотель не отрывал головы от тарелки и молчал. Только время от времени поднимал коротенькой рукой бокал с золотистым ликером и чокался с разобиженным Гайзоктером, который не переставал жаловаться:
— Скажу тебе всю правду, Йотель. Сейчас мне жизнь не в жизнь. Не знаю, что такое творится? Я обычно солил чехонь. Мелочь, верховодку бросал на рынок такой, как она есть. Кто там думал о чешуе? Тоже мне товар — чешуя!
— Вы, я вижу, на этом много потеряли?! — пробормотал Йотель, не отрываясь от тарелки и обсасывая жареную утиную шейку.
— Кто знает? — выпалил Гайзоктер. — Очень может быть. Помещик Лукьянов тоже так говорит.
Йотель сдвинул в сторону прибор и принялся отрывать гусиное крылышко.
— Вы мне… — Крылышко крепко держалось и не хотело отрываться от тушки, Йотель вцепился в него зубами, оторвал наконец и закончил фразу: — голову морочите. — Он бросил остатки крылышка в тарелку и, пододвинув к себе гусиные пупки, вскрыл их ножом и понюхал нежный зеленоватый разрез: «Ого, большой, как у лошади!» — А помещику Лукьянову передайте, что я его не держу. Вас тоже. Чего же вам еще?
— Еще? Я желаю от тебя всего двух вещей: первое — половину всех доходов, которые ты получаешь из Германии. Во-вторых, чтобы вся бухгалтерия велась в моей конторе. А вдруг чешуя дороже золота.
Йотель поднялся и обратился к Петрику:
— Пойди разузнай, где Йося Либерс, и позови его сюда!
—
— Я накину вам еще двадцать процентов, а вы нажмите на чистку чешуи.
Гайзоктер, пораженный, качнулся и попытался обнять Йотеля.
— Дай вам бог долгой жизни! — закричал он, простирая вперед руки. — За чисткой дело не станет. Еще как будем чистить! А кто же — этот надутый индюк Либерс будет чистить?
— А теперь ступайте! — жестко сказал Йотель. — Не мешайте работать.
— Ах, с величайшим удовольствием. Будьте здоровы. Уж мы почистим! Ни одну чехонь не оставим с чешуей. Да, что-то я хотел сказать. Что-то важное для дела. Вы не станете возражать, если я удлиню рабочий день часа на два. Сезон все равно на исходе.
У Йотеля слипались глаза.
Гайзоктер, повеселевший, направился к выходу. Заметив у двери Петрика, он достал из жилетного кармана серебряный полтинник и протянул ему.
Петрик смутился.
— Послушай-ка, Красенко, — позвал Йотель, — посиди возле двери. Кто бы ни пришел, говори — нету дома. Подойди-ка, расшнуруй мне ботинки.
Йотель прошел в соседнюю комнату, и через минуту оттуда послышался смачный храп.
Петрик прижался к окошку и стал смотреть на догоравший закат. Чужая обстановка, чужие люди не предвещали ничего доброго. Его пугала непонятная возня с рыбой, вся эта нелепая, дикая мешанина, где идут какие-то драки и потасовки. Вдруг в синевато-сером сумраке, среди мелькавших взад-вперед пешеходов Петрик заметил человека, который, приближаясь к окошку, вырастал все больше и больше. Петрик узнал его. Сердце екнуло, точно он встретил родную душу.
Йося Либерс вошел и, даже не глянув на него, нагнулся и тихо спросил:
— Йотель здесь?
— Что?
— Йотель?..
— Никого нет.
Йося Либерс подсел к Петрику, по-свойски глянул на него, но не узнал. Петрику это было приятно и неприятно. Ему мучительно хотелось спросить: «Где Переле?», но он не решался и только жмурился.
Йося Либерс кивнул головой в сторону соседней комнаты:
— Пускай себе спит на здоровье. Это не человек, а золото.
— Кто?
— Бриллиант, а не человек.
Прикидываясь дурачком, Петрик с бьющимся сердцем спросил:
— Зачем он вам?
— Ты что же, чужой здесь? Мы с ним друзья. Он бывает у нас в доме. Мы души в нем не чаем. Сам бог его нам послал. Еще несколько лет назад нянчил нашу Переле. Тогда на него никто и смотреть не хотел… Скажи-ка, дружок, — Либерс нагнулся так, что его растрепанная борода щекотно коснулась уха Петрика, — Гайзоктер был здесь только что?
— Был.
— О чем он толковал?
— Не знаю.
— Ах, ты не знаешь… Так, так… Ты что, здесь служишь?