Лысая голова и трезвый ум
Шрифт:
Я начинаю откровенно нервничать. Налицо явное подсуживание. Никто не дает права голосу из динамика подсказывать мертвячке, куда и как лететь. Хорошо, что Машка соображает, что к чему и ловко увертывается от лобового удара. Но если бы я был на ее месте, сделал вот что….
Словно услышав мои мысли, а может быть и в самом деле услышав, Баобабова умудряется пристроить свой палас в хвост длинноногой. Мертвячка пытается оторваться, но не так то просто уйти от хвоста, особенно если он организован лучшими сотрудниками отдела «Пи» с планеты Земля.
Прапорщик Баобабова вытаскивает из-за
В степи вырастают трибуны. Народ без лиц встаскивает с мест, стонет, зажимая пустые лица руками и пропадает. Я знаю, что это значит. Мы выиграли воздушную битву.
Палас длинноногой чадит. Теряет скорость. Сваливается в пике и быстро догоняет землю. Удар, еще удар. Подскок, еще подскок. Переворот без дополнительно переворота. Враг повержен, враг растерян. Забывает воспользоваться парашютом. Сваливается с порядком обгоревшего паласа под ноги Марии Баобабовой. Щелкают наручники. Подозреваемая в шоке. Баобабова в восторге.
Догорает в степи сбитый палас. Никогда больше не увидеть ему синего неба. Бесславная кончина. Может быть через многие миллионы лет придут на это место археологи, извлекут из-под многометровой толщи окаменевший кусок с обгорелыми краями и поймут, что жили давным-давно на этой планете, в этом измерении, хорошие люди, которые умели не только степь пахать, но и сбивать летающие паласы.
— Двигай, гадина, — Баобабова, пользуясь законным правом сотрудника милиции, подталкивает длинноногую к шалашу.
На мгновение выпадаю из потока времени и ощущений. Любуюсь картиной вывода пленных с поля боя. Враг и друг. Преступник и защитник закона. Проигравший и победитель. Не совсем, правда, знаю, что мы сделаем с задержанной мертвячкой в этой глуши. Идеальный мир для преступников. Нет ни прокуроров, ни судей. Но с другой стороны нет и адвокатов.
Баобабова замедляет шаг. Лицо прапорщика меняется от восторженного до испуганного. Мария дергает рукой, пытаясь предупредить меня об опасности. Прекращаю лыбиться, как весенний кот, но уже поздно.
— Радуешься, Пономарев?
В затылок упирается твердый предмет.
— Не дергайся, лейтенант.
Я и не дергаюсь. Я молодой лейтенант, а не самоубийца.
— Скажи своей красавице, чтобы расстегнула наручники.
Мысленно представляю, что на моем месте сделал бы капитан Угробов. Повернулся лицом к злодею и с честью встретил смерть? Но я не Угробов. Я даже не капитан.
— Ну! — твердый предмет убедительно проворачивается, заставляя шипеть от боли.
Прапорщик Баобабова, видя, что мне не оставляют права на выбор, ругается так виртуозно, что даже у меня уши краснеют. Такой красоты фразы я еще не слышал. Неподготовленная к подобной красоте мертвячка шатается от натиска слов и намеревается свалиться в обморок. Но уже проворачивается ключ, и только что задержанный преступник получает свободу.
Обидно. Досадно.
И уже прапорщик Баобабова надевает на свои белы руки прочные браслеты. Длинноногая этим не ограничивается и наносит страшный удар в солнечное сплетение прапорщика российской милиции. Не спасает даже бронежилет. Баобабова складывается
— Сволочи.
— Не ругайтесь, лейтенант. Поднимите лучше руки. Извините, но мы вынуждены обыскать вас.
Обыскивает длинноногая. Такая же холодная, как и в первую встречу. Из-под сбившегося красного платка виднеется белая прядь волос. Лицо, если не обращать внимания на мертвенную бледность, даже красивое.
— Я же вас предупреждала, — длинноногая в глаза не смотрит. Боится, видать, сурового лейтенантского взгляда. — А вы меня не послушались. Теперь мужайтесь.
Хочется послать длинноногую подальше за горизонт, но лейтенантское воспитание не позволяет. Да и что этим можно добиться? Мы с Баобабовой проиграли. Проиграли из-за моей невнимательности. Нельзя на решающей стадии захвата преступников любоваться на напарника. Нельзя терять бдительность.
Из карманов вынимается все. С шеи снимается то, что раньше было серебреным крестом. Баобабова, видя, во что превращена фамильная драгоценность, обвиняет меня в пренебрежительном отношении к личному имуществу, но длинноногая мертвячка ловко заклеивает Машке рот скотчем. Теперь Марии остается только бешено вращать вытаращенными глазными яблоками.
— Больше у него ничего нет, — мертвячка напоследок вынимает из ботинок шнурки. Зря. У меня и в мыслях не возникает возможность ухода из жизни посредством самостоятельного повешения.
— Лейтенант Пономарев, обещайте вести себя прилично, и мы не станем ограничивать вашу свободу. В разумных пределах, конечно.
Что мне остается делать?
— Обещаю. Клянусь погонами.
Затылок освобождается от давления твердого предмета.
Поворачиваюсь. В данную минуту больше всего хочу взглянуть на того, по чьей вине я оказался так далеко от родного отделения.
— Не смотрите на меня так удивленно, лейтенант, — улыбается низенький, на голову ниже меня, худощавый мужичок.
Я удивлен? Да, я удивлен. В этом человеке нет ничего такого, что могло указывать на его принадлежность к преступному миру. Нет гор мускулов. Нет дикости в глазах. И даже в руках мужичок сжимает не оружие, а суковатую, побелевшую от времени, длинную палку, с золотистым набалдашником на конце. Просторные спортивные штаны с двумя белыми полосками, намокшая от пота футболка, стоптанные кеды. Но мое удивление не от неряшливой одежды. С первого взгляда я понимаю, что раньше я где-то видел этого низенького человека.
— Вспоминаешь, при каких обстоятельствах мы встречались? — этот голос я тоже слышал. Но не могу вспоминать, где и когда.
— Ты у нас по картотеке проходишь, — говорю наугад, так как совершенно не уверен в сказанном. Мужичок только весело смеется. Длинноногая тоже не выдерживает и хихикает в кулачок. Не знал, что мертвяки умеют хихикать.
— Значит, в общероссийском розыске? — мужичок заливается все пуще. — За тунеядство задерживался? В ресторане? На вокзале?
— Холодно. Очень холодно, — вытирает мужичок слезы. — Насмешил ты меня, лейтенант, ох насмешил. Жаль, что у вас, у людей, такая короткая память. Мы ведь не раз встречались. Хочешь, напомню?