Лысый остров
Шрифт:
Мы ничего не понимали и негодовали.
— Может, они дождя боятся, как вертолёта? — предположила Роська.
— Да плевать я хотел! — взорвался всегда спокойный Максим. — Я домой хочу! Помыться, поесть и вообще: меня шуршуны ждут!
— И научные достижения… — закончил я.
Я тоже хотел поесть и помыться. И меня мама ждала. И папа. И Гаврюша.
Всё объяснилось, когда кончился дождь. Пришёл Локи — мрачнее тучи, с запавшими, потемневшими глазами. Встал посреди шалаша, опустил голову и смотрел
— Все люди были сегодня в доме Вождя. Одни кричат, что Дождь разгневался на нас за то, что так обошлись с его Посланником. Другие кричат ещё громче, что Дождь спас нас от злого огня, который выпустили на волю. Но есть такие, которые кричат громче всех. Они говорят, что Боги сердятся за то, что чужеземцы остались в Городе. Вождь не знает, как успокоить народ.
Локи всхлипнул.
— Вождь сказал: отправим чужих детей к Богам, пусть сами разбираются.
«Отправим к Богам»?! Это… Это как Локи тогда? На костёр! Этого не может быть!
— Не имеете права! — крикнул я. Роська с Максимом молчали.
— Раньше я думал, как все, — сказал Локи.
— Но теперь я знаю, что отправиться к Богам — это умереть. От огня умирают так же, как от стрелы и от подлой змеи. Ты же сам говорил, Максим.
Но Максим не слушал. Он возился с чем-то у стены шалаша, что-то бурчал себе под нос, будто уговаривая, а когда развернулся к нам, пустые ладони его словно держали кого-то. И мы услышали знакомое шуршание, похожее на шелест полиэтиленовых пакетов.
Больше всех удивился Локи. Во все глаза смотрел он на ушастого-пушистого-шуршащего на коленях у Максима. Максим его гладил и мурлыкал:
— Ты мой Репейник, умница! Как же ты меня нашёл?
— Почему Репейник? — удивился я.
— Да привязался ко мне, как репей, — тихо и радостно засмеялся Максим. — С первых же дней по пятам за мной ходит. Даже ночью в кровать пробирался, уляжется в ногах и…
— А я-то думала — что у нас так шуршит в комнате?! — возмутилась Роська. — Ты же клялся Веронике, что не приносишь их в дом!
— Я и не приношу. Он сам.
Максим гладил шуршуна Репейника от носа до хвоста, и шуршание становилось тихим и ласковым, как мурлыкание котёнка. Сам Репейник стал видимым, как только очутился у Максима в руках, но стоило кому-то из нас протянуть руку, он тут же становился невидимым. Это так впечатлило Локи, что он тут же признал шуршуна божественным зверем, а Максима, конечно же, полубогом, покровителем зверей-невидимок.
— Вождь хочет видеть вас, — прозвучал над нами голос неслышно вошедшего Хвоста.
— Надо же, — проворчал Максим, — ты, оказывается, умеешь говорить!
Он по-прежнему прижимал к себе Репейника, но никто теперь его не видел и даже не слышал.
Нас привели в обвалившуюся беседку Совета, но на этот раз там был один Вождь. Он сказал сурово:
—
На лице Вождя были и гнев, и боль, и усталость.
Вернувшись от него в свой просохший шалаш, мы даже не обсуждали свалившуюся на нас беду. Кажется, наше приключение может плохо кончится.
5
После захода солнца опять пришёл Локи. Мы слышали, как он спорит с Хвостом, доказывая ему, что ведун может пройти к пленникам, несмотря на то, что Вождь приказал никого не пускать.
— Я должен приготовить их к встрече с Богами, — сказал он, наконец, твёрдо и, проскользнув под рукой Хвоста, оказался в шалаше. Хвост не посмел его выгнать. Локи поманил нас к себе и, когда мы сели тесным кругом, сказал шёпотом:
— Ночью я уведу отсюда, но только одного. Я дам Хвосту сон-траву, он уснёт, но заставу у стен Города всем не пройти. Один сможет нарядиться Биром и пройти со мной. Но все не смогут. Хвосты догадаются. Кто пойдёт со мной?
Мы с Максимом переглянулись и дружно сказали:
— Роська.
Роська тряхнула головой:
— Вот ещё!
Локи заулыбался:
— Ты почему всегда говоришь наоборот? Двое сказали — ты. Я тоже говорю — ты. Нас больше. Поведу тебя.
Роськины глаза стремительно намокли:
— А они пусть умирают, да?
— Ну, Рося-я… — начал Максим.
— Мы что-нибудь придумаем, — быстро сказал я, а у самого холодок по спине: а если не придумаем?
Роська разозлилась:
— Что вы придумаете? Ну, что тут придумаешь? Такая чушь! Никто ничего не придумает — завтра в полдень костёр, и всё тут. Боже мой, средние века какие-то!
— Язычество, — поправил Максим.
— Какая разница! Всё равно умирать… Я считаю, должен пойти Максим!
— Ой-ля-ля! — развеселился Максим так, что Локи приложил палец к губам — тише! — Почему это я?
— Ну… — замялась Роська. — Потому что ты открыл шуршунов, никто о них не знает столько и никогда не узнает, если… И вообще… ты умный, ты будешь учёным. Нет, Листик, ты тоже умный, конечно, не обижайся, но ведь шуршуны слушаются только Максима. И ещё, ты единственный мужчина из Осташкиных остался. Будешь род продолжать.
Ну… меня Роськина речь убедила. Но ни на Максима, ни на Локи она не произвела впечатления. Максим только посмеялся (особенно мысль о продолжении рода его развеселила), а Локи сказал: