Лю Ху-лань
Шрифт:
И вот сейчас этот лозунг приобрел новый боевой смысл. Лю Ху-лань говорила очень тихо, но ее слова рождали в душе подруги живой отклик. «Пусть мы погибнем, но не станем безродными рабами!» Лю Ху-лань воодушевляла свою малодушную подругу, желая зажечь в ней чувство, пылавшее в ее собственной груди.
Глубокая ночь… Под ее покровом лютуют враги, они убивают и грабят… Кровь заливает равнину Вэньшуй…
8 января 1947 года командир второй роты первого батальона 215-го полка 72-й яньсишаньской дивизии Сюй Дэ-шэн приказал солдатам вновь захватить деревню Юньчжоуси. Предварительно
О намерениях врага узнали в Юньчжоуси. Тучи сгущались. Заволновалась и Цзинь-сянь, ее мать все еще не возвращалась. Дю Ху-лань в последний раз стала доказывать девушке, что дальше нельзя терять время, что они могут упустить последнюю возможность скрыться. Цзинь-сянь поняла наконец, насколько опасно оставаться, и решилась.
12 января на рассвете Лю Ху-лань вернулась от Цзинь-сянь домой.
— Ночью мы уходим, — предупредила она отца и мать. — Добраться до Сишаньских гор нам помогут товарищи из отряда Чэня.
— Уходите скорей! Положение очень опасное. Каждый час твоего пребывания здесь грозит смертью и тебе и всем нам. Скорее уходи!
Матери так хотелось, чтобы дочка поскорее оказалась в безопасности! Лю Ху-лань сняла платье, чтобы на дорогу постирать его; отец помогал ей носить воду, в комнате кипятилась вода. Но не успела Лю Ху-лань опустить платье в таз, как раздались удары гонга.
Звуки становились все тревожнее, маленькая сестренка выбежала на улицу посмотреть, что случилось.
Яньсишаньцы и «охранный отряд» окружили деревню. Со всех сторон на дамбах, защищающих подступы к Юньчжоуси, вплотную один к другому были расставлены посты; все дороги были перекрыты. В деревню ворвались разъяренные яньсишаньские офицеры Сюй Дэ-шэн и Чжан Цюань-бо.
Вместе с ударами гонга доносились слова приказа:
— «Всем мужчинам, женщинам, старикам, детям собраться у храма в южной части деревни. В доме разрешается оставить по одному человеку. Невыполнившие приказ будут считаться пособниками Восьмой армии и изменниками!»
Жители деревни в панике покидали дома и, тяжело ступая, направлялись к храму.
Что делать? Лю Ху-лань ни в коем случае нельзя идти к месту сбора. Мать шепнула, чтобы она бежала к соседке Дуань Цзинь-чжун, которая шесть дней назад родила ребенка. Там Лю Ху-лань сможет укрыться под видом няни.
Затерявшись в толпе, Лю Ху-лань направилась в южную сторону и, проходя мимо дома Дуань Цзинь-чжун, быстро юркнула в ворота. Во дворе было много народу, все растерянно метались, не зная, что делать. Лю Ху-лань тихонько постучала в окно:
— Тетушка Цзинь-чжун! Тетушка Цзинь-чжун! Можно войти?
— Это ты, Ху-лань? — приветливо откликнулась женщина. — Не бойся, входи!
Лю Ху-лань вошла. В комнате она увидела Хун-мэй, племянницу Цзинь-чжун. Так вот кто стал няней ребенка! Лю Ху-лань в нерешительности остановилась у порога. Она слыхала, как какой-то мальчуган, вбежав во двор,
Женщины взволновались:
— Ай-я! В нашем дворе слишком много людей!
Лю Ху-лань слышала слово в слово: «Если в доме останутся два человека, их будут считать пособниками Восьмой армия и изменниками»… Она подумала: «Если враг войдет сюда, к тетушке Цзинь-чжун, кто может поручиться за ее жизнь? А ведь у нее ребенок, ему всего шесть дней. Что будет с ним? Разве враги пощадят его?..» Лю Ху-лань тотчас же круто повернулась, распахнула дверь и выбежала во двор. Она не хотела подвергать опасности целую семью: пусть лучше она одна умрет. Тетушка Цзинь-чжун громко крикнула:
— Ху-лань! Не бойся! Спрячься здесь!
Но Лю Ху-лань знала, что в этой комнатушке спрятаться негде. Куда же идти? За деревней у южного храма — место сбора. Повсюду вражеские посты. Вернуться в центр деревни тоже нельзя. Все же Лю Ху-лань твердо решила не навлекать беду на тетушку Цзинь-чжун. Она была ей глубоко благодарна за участие, но оставаться не хотела. В волнении Лю Ху-лань не могла вымолвить ни слова. Лишь немного успокоившись, она тепло сказала тетушке Цзинь-чжун:
— Ничего страшного не случится, если я пойду к храму. Я скроюсь в толпе, и меня не заметят, не волнуйся.
Лю Ху-лань кивнула головой и выбежала на улицу. Почти все крестьяне были в сборе. Яньсишаньцы шныряли по деревне, переворачивали все вверх дном, арестовывали многих. Вот повели семидесятилетнего Чэнь Чжу-цзэ из семьи активиста, за ним Лю Лао-сяня, тоже из семьи активиста, потом арестовали Ши Сы-цзя, брата Ши Ши-фана, который рекомендовал Лю Ху-лань в партию. Его схватили в центре деревни, когда он брал воду из колодца, из того самого колодца, куда бросился старик крестьянин, не желая попасть живым в лапы японцев. С тех пор не прошло и двух лет, а крестьяне по-прежнему терпели муки, только одних угнетателей, японских чертей, сменили другие — яньсишаньцы.
Аресты производились по заранее составленному черному списку. Солдаты бесцеремонно заглядывали в лица крестьян. Наконец из толпы вывели крестьянина Чжан Нань-чэна, бывшего некоторое время в Восьмой армии.
Затем солдаты начали рыскать среди женщин, поминутно спрашивая:
— Ты Цзинь-сянь?
— Нет.
— Тебя зовут Цзинь-сянь?
— Нет, меня зовут Сань-ни.
Так дошли до Цзинь-сянь.
— Тебя зовут Цзинь-сянь, признавайся!
Цзинь-сянь в ужасе пролепетала:
— Меня… меня зовут Цзинь-сянь.
Подталкивая девушку прикладом, солдат вывел ее из толпы и вместе с другими арестованными втолкнул в храм.
Мать Лю Ху-лань видела все это, и сердце ее замерло. Что будет с Лю Ху-лань? Мать порывалась вернуться и предупредить дочь, чтобы она соблюдала осторожность, но уже было слишком поздно. На площадь разрешалось только входить, выход был запрещен. Щемящая тоска сжала сердце матери. Вдруг кто-то дернул ее за рукав. Не оборачиваясь, она услыхала шепот:
— Мама…
Женщина в ужасе повернулась, зашептала: