Люба Украина. Долгий путь к себе

Бахревский Владислав Анатольевич

Канцелярист взял грамоту, прочитал и передал писарю:

– Перепиши грамоту в книгу. А ты, пан сотник, зайди через час. Все будет сделано.

И умен был чигиринский сотник, и хитер, недаром войсковым генеральным писарем его избирали, а тут не угадал, не почуял подвоха.

Вышел из канцелярии, сел на коня, раздумывая, где переждать час времени. Окликнули. С горящей бумагой в руке, держа бумагу вниз, чтоб горела лучше, облокотясь на косяк двери плечом, стоял пан Чаплинский.

Пока догадка подпаливала отупевший мозг пана сотника, грамота

в руках подстаросты успела сгореть. Пан Чаплинский бросил черный скрюченный свиток на крыльцо, подождал, пока дотлеет, наступил на пепел ногой, растер и остаток смахнул с крыльца носком сапога.

– Лови свой привилей, пан Хмельницкий! И убирайся прочь с хутора. Эти земли пожалованы мне.

Хмельницкий шлепнул тихонько коня по шее.

– Я еду к судье, пан Чаплинский.

Подстароста заметил вдруг, что обе свои руки на пистолетах держит. Тихонько вздохнул, глядя в спину Хмельницкому.

– Вина! Всех пою! Мой враг сломлен.

10

Тимош обучал Ису игре в «хвыль». Сдавали по семь карт на пятерых. Чтоб игра получилась, пришлось принять дивчинок: Степаниду, Катьку и шестилетнего Юрка. Козырная дама и была «хвылью», высшей картой. Владелец «хвыли» брал «хлюст» – масть – и щелкал трех игроков «хлюстом» по носам, четвертого не трогал. Это его «подручный». Из карт подручного и своих он выбирал четыре козыря и начинал игру против «битых», которые тоже составляли общую четверку.

Первый ход был обязательно с «хвыли», и если хвыленщик набирал три взятки, он и стегал каждого из противников по разу, если проигрывал, били его и подручного, но уже по два раза.

Тимошу везло. В подручные себе он выбирал всякий раз маленького Юрка, который в игре не смыслил, но козырной туз с ним не расставался.

– Я не буду так! – горько заплакала Катька, она была старше Юрка всего на три года.

– Терпи! – процедил сквозь зубы неистовый Иса, сверкая глазами. – Сейчас мы ему! Сейчас!

Но хвыль снова пришла к Тимошу. А вот карта – к Исе: козырные туз, король, валет, десятка.

Иса претерпел от «хвыли» очередной щелчок, сложил карты и дал их разобиженной Катьке.

– Ходи!

– Я хожу, – возразил Тимош, почесывая затылок. – «Хвыль» ходит.

– Чего медлишь тогда? Ходи! – В груди у Исы клокотало нетерпение.

Тимош получил на «хвылю» валета и отдал три взятки.

– Ну! – сказал Иса, потирая руки. – Бей, Катька, первая, а я буду второй.

Катька взяла карты, подошла к брату, размахнулась. Тимош быстро-быстро заморгал глазами.

– Бей! – крикнул Иса – Жж-ги!

– Мне его жалко! – У Катьки опустилась рука.

– Нас они били! Им было не жалко! – Иса даже на ноги вскочил.

Катька вздохнула, подняла ручонку, Тимош снова заморгал, и девочка отвернулась от брата.

– Не буду его бить.

– Тимош, бесстыдник! Так нечестно! – В голосе Степаниды дрожали слезы. – Чего разморгался?

– Дай, Катя, мне карты. – Иса потрогал свой красный припухший

нос и даже зажмурился от ожидавшего его удовольствия.

– Да лупи ты скорей! – сказал ему Тимош. – Один раз выиграли, а уж раскудахтались! Правда, Юрко?

– Правда, – согласился Юрко, морща личико, он боялся расплаты.

– Не торопись! Сейчас получишь! Сейчас! – Иса размахнулся.

В тот же миг от удара сапога дверь бухнула, и в комнату ввалился пьяный пан Чаплинский с ватагой.

– Где Матрена? Найти! – Пошел по горнице, пиная ногами сидящих на полу детей.

Тимош вскочил, ударил кулаком Чаплинского по носу, брызнула кровь. Пан Чаплинский взревел, схватился за саблю, началась свалка. Одни крутили руки Тимошу, другие держали пана Чаплинского.

– Не пачкайся! – обнял пан Комаровский своего свирепого друга. – Я этого щенка засеку!

– Засеки! – скрипел зубами пан Чаплинский. – Где Матрена?

– Ищут.

Тимоша связали, выбросили на улицу.

– Вон к этой бабе его поставьте, да так прикрутите, чтоб стоял, когда и ноги у него подогнутся! – Пан Комаровский яростно тыкал рукой в сторону большой каменной бабы во дворе.

Тимоша привязали к идолу лицом.

– Целуй ее! Целуй крепче! – Пан Комаровский ременной плетью перепоясал хлопца крест-накрест.

– Ох! – вырвалось из груди Тимоша.

– Ага! Почуял?! – Пан Комаровский хлестал и справа, и слева, и слева, и справа. – За благородную кровь тебе, хам! Хам! Хам!

Выдохся, бросил плеть жолнеру, вытер вспотевшее лицо шелковым платком.

– Что стоишь? Бей!

Плеть засвистела.

Из дома выбежал пан Чаплинский.

– Нет ее! Сгинула! Что делать? Пан Дачевский видел – в Чигирин ускакал татарчонок. Он найдет Хмельницкого, и тогда все пропало.

Пан Комаровский покрутил сначала один ус, потом другой и закричал на весь Суботов:

– Дай-ка мне плеть, жолнер! Я сам прикончу этого молодца! Слышишь, красавица? Если ты не выйдешь к нам, я засеку твоего приемыша. До смерти засеку! Он и теперь уже без памяти. Слышишь, я все сказал: на моей и на твоей совести будет его смерть.

Пан Комаровский щелкнул плетью по сапогу, чертыхнулся и решительно пошел к каменной бабе.

– Стой! Ироды! – раздвинув камышовую кровлю, выбралась на скат сарая Матрена.

– Лестницу! – крикнул пан Чаплинский.

Лестницу нашли, поставили. За Матреной полезли.

– Скорее! – Пан Дачевский был уже в седле. – Со стороны Чигирина движение.

– По коням! – крикнул пан Чаплинский. – По коням и за мной!

11

– Спасибо, Степанида! – Богдан взял у дочери мокрое полотенце, выжал, положил Тимошу на лоб. – Не едут ли?

– Да уже приехали, – тихо ответила Степанида.

В горницу вошла мать Гали Черешни – Оксана, а с ней еще две женщины. Обступили постель.

– Ступай, Богдан! – Оксана ласково взяла Хмельницкого за плечи. – Слышишь, мы займемся твоим сыночком. Ступай!