Шрифт:
«Когда Джефф не сразу понял урок, отец заорал: «Как можно быть настолько тупым? Прекрати лениться! Ты просто не стараешься». Неудивительно, что Джефф почувствовал себя униженным и больше не обращался за помощью. Будучи ребенком, он не мог понять, что на самом деле отец пытается побороть
собственный ужас из-за того, что он оказался некомпетентным отцом, который не смог помочь сыну быстро и легко усвоить материал. Его реакция не имела к Джеффу никакого отношения».
Линдси К. Гибсон
«Взрослые
Я проверила телеграм. В нашем общем чатике «пятиминутка», где состояло двадцать три человека, появилось новое слово. Каждый день арт-терапевт присылал новое существительное. Сегодня это слово было «наркотики». Вот те раз! Год назад нам присылали такие слова как «балкон», «дверь» или «дырка». Короче, куда более бытовые, безопасные. И то, даже там всплывало на поверхность наше неприглядное прошлое.
Я отвлеклась от телефона. К остановке «Проспект Академика Сахарова» подползла бэшка – и я зашла в только что вымытый, пахнущий мылом и мокрой собакой электробус, ощупывая новое слово на вкус, предожидая, как оно сейчас во мне раскроется. Слова из чата были как подмёрзший букет в вазе – какие-то превращались в широко распахнутый цветки, какие-то комкались и опадали невнятицей.
В течение дня нужно было выделить себе пять минут, чтобы записать без купюр то, что приходит на ум. Вкус, цвет, запах – считалось, что это задание направлено на пробуждение в нас осознанности, развитие эмпатии и вообще, на общую разморозку. Я его, конечно, саботировала и никогда не посылала свой ответ в общий чат. Ещё чего, устраивать стриптиз перед этими уродами?
Меня выдал валидатор. Парень с карими щенячьими глазами и проеденным угрями лицом обернулся на мерзкий писк – да-да, у меня закончились поездки.
Ох, придётся-таки поехать на выходных в Сокольники к этим убогим просветленным фанатикам. Без проездного я рисковала нарваться на штраф. А я всё-таки пыталась встроиться в общество.
От мысли, что выходные я проведу в компании с преисполнившимися наркоманами, я почувствовала привкус съеденного утром йогурта с вишней. Кажется, он и правда был просроченный.
Я оглянулась – вроде, всем остальным было пофиг на мой безбилетный проезд – и села на свободное место в хвосте. Оттуда лучше обзор, а значит можно безнаказанно пялится и домысливать истории про моих попутчиков.
Я залипла на родинки Прыщавого. Руки – созвездия. Говорят, у вас повышенный риск рака кожи, если их больше, чем двадцать на одной руке. Если это так, то дела у парня были плохи.
Прыщавый почувствовал взгляд и снова обернулся на меня. Кажется, его заинтересовал скейт в моей руке. Я перевела взгляд на его соседку, бабульку с тележкой, притворяясь, будто мне правда очень интересны её сложносочинённые косы. Но это не сработало. Он быстро подошёл ко мне, посмотрел прям на меня своими серыми глазами и что-то произнёс. Окей, пришлось вынуть наушник.
– Ты на Арбат?
Я
– Там пробка аж до Смоленки. Погнали так? К тому же тут стали контролёры заходить.
На нём была безразмерная футболка шиворот-навыворот, а в руках с ободранным маникюром – видавший жизнь, ободранный, еле живой скейт. Я всегда завидовала этим неземным, летящим над асфальтом созданиям – дреды, перья в волосах, пара татух, мешковатые штаны, раскованные движения. Но, увы, я была не из тех, что лежат на газонах и бьёт коленки. Как говориться, меня интересовали более высокие вибрации.
– Это не мой. Это в подарок.
– Окей. А я ещё удивился, как ты в этих говнодавах катать собираешься.
От Прыщавого будто исходил луч направленного и непривычного мне внимания, с интересом разглядывающего меня, а не то, что я делаю. Он был теплокровный.
Я опустила глаза в пол и упёрлась в свою обувь. Мартинсы правда были первоклассные – выдержали мою суровую зиму, осень и даже не натирали этой паркой весной. Сейчас это была моя единственная обувь и я не хотела, чтобы кто-либо об этом узнал. Даже Прыщавый.
Я показала, что разговор закончен: всунула в себя прохладный наушник, создав вокруг себя защитный кокон из Zoloto. Прыщавый понимающе кивнул и не стал больше навязываться – сел прям передо мной, уткнувшись в телефон.
Тридцать три родинки было на его левой руке. И то – только те, которые я смогла сосчитать до рукава его футболке. Отведя взгляд от рук своего попутчика, я поставила таймер на пять минут. Наконец я могла вернуться к своему слову. Оно меня тянуло. Я должна была выговориться. Я открыла свои заметки и начала набирать образы.
«Слово из брошюр, строгих лекций участковых и родительских собраний. Далёкое, опасное, ну и конечно, запрещённое. То ли дело кола, фен, иней, порох, винт, базик, гречка, манка. Простые слова, вылетающие как выпавшая монетка из кармана. Соседняя парта, двор, дачная подруга. Будешь базик? Прям как «будешь чипсы», ей богу. Их бытовизм прям так и подмигивает – просто добавь нас как специю, ну разве мы можем навредить? Это как собака с кличкой Круассан, разве он может кусаться?
Моя инициация произошла в тринадцать: первая водка залпом и наспор, затем трава. Меня отправили в Англию, моя соседка-растаманка крутила отменные косяки, вот она замахивается в меня брикетом масла, оно прилепляется к стене и медленно съезжает, пока нас отчитывают за громки разговоры хозяева дома – Стив и Оливер. Масло шлёпается, Яна ржёт, я теряю равновесие. Хозяева всё понимают, мы смеёмся вместе, на часах пять утра, через два часа на лекцию. Наркотики? Это был друг, расслабляющий, дающий опору, склеивающий с компанией – я не просто странная девчонка в оверсайзе, стесняющаяся своей груди и округлившихся бедер, а одна из них, и меня даже не пытаются трахнуть, спасибо, спасибо, спасибо.