Люби меня люби

Парнак Нана

Я посмотрела на штору, за которой бормотала наша стая. Двести пятьдесят рублей – это три поездки на метро. Ставка рискованная – три поездки на метро против увольнения. Я выбрала риск.

– Переведёте по номеру телефона?

Я чудом успела. Как только девушка вышла, из-за шторы появился Гоча с чайником. Он принюхался.

– Что, кофе бухаешь? А Батя тебе разрешил?

Я показала ему язык – и снова вернулась в зал.

13

Комната

разбилась на кучки – женская с восхищением наблюдала за Катиной работой, мужская – заглядывала в Лёшкин пухлый конверт.

– На что премию потратишь?

– Вообще думал на кольцо. Но раз так всё вышло – в зал пойду. Порадую жену прессом. Как раз к свадьбе успею.

Народ улюлюкал. Я забилась в угол, поискала глазами поднос с конвертами – он уже был пустой. Я продолжала чувствовать на себе тяжелый взгляд Бати, но не оборачивалась, играя в заинтересованность в ногтях.

Он сам подошёл ко мне и встал рядом, прислушиваясь к Катиному эмоциональному водопаду слов.

– Я вообще просто на кондитера мечтала, а потом подумала – это же на дьявола работать. От сахара тоже ломка бывает. Смотрели фильм «Сахар»?

Батя прикоснулся к моему локтю.

– Уля. Девочка моя.

Все замолкли.

– Куда по вечерам уходишь?

Я зыркнула на Катюху – та опустила голову, спрятавшись за волосами.

В животе стало скользко, щеки зачесались – я молилась, чтобы я не покраснела и… посмотрела прямо в Батины глаза. Максимально бесстрашно и холодно, чтобы он видел: мне нечего терять. А значит – я ничего не скрываю.

– Я гуляю.

– В Измайлово?

Комната присвистнула. Супер, меня не просто сдали, за мной шпионили. Измайлово по вечерам было той ещё наркодырой.

– Птичек слушаешь, да?

Лампа для маникюра у Кати погасла – но никому будто бы и не было дела о красоте ногтей. Все слушали нас.

– Руки покажи.

Я почувствовала, как в кровь впрыскивается адреналин. Ноги напряглись, готовые либо убежать, либо ударить. Я с вызовом закатила рукава, обнажая свою белую как пергамент кожу. Вот вам.

Все с интересом рассматривали мои руки.

– А подмышки?

Я улыбнулась и подняла толстовку, обнажив свой лифчик. Батя, видимо, ожидал, что под толстовкой у меня было что-то ещё и поэтому строго перевёл взгляд на парней – те сразу отвернулись.

Меня наполнила радостная злость – так вам и надо, грешники. Эрос вас покинул, пока не вылечитесь и не убежите из этой тюрьмы. Остались только Хаос, Тартар и Гея.

Я опустила толстовку. Батя не знал, что со мной делать.

Но он знал, что я ему вру.

– Девочки, проверите пах? За ширмочкой.

Да, туда тоже кололись.

Это было безопасно, в особенности для тех профессий, где часто было оголено тело. Катька как-то рассказала мне об этом, вспоминая своего прошлого жениха, который и подсадил её на наркоту. Тот был оперирующим хирургом. Она его бросила первой – но не из-за наркотиков, а потому что он перестал с ней делиться. Меня накрыло волной желчи. МЕНЯ только что сравнили с ЭТИМ упоротым нариком, рисковавшим жизнями людей. Я резко сняла штаны при всех. Я давно не пользовалась бритвой, но мне было всё равно, что подумают зрители. Мне было важнее доказать своё отличие от этих обителей дна.

– Сорри, не подготовилась к свиданию.

Все отвели глаза, кроме Бати. Он хмуро достал из кармана куртки мой конверт.

– Оденься.

Девушки меня окружили, кто-то натягивал штаны, кто-то обнимал. Меня било током от несправедливости, и я сопротивлялась, готовая снять с себя всё.

– Да уж нет, смотрите! Чисто всё. Я – чистая! Да я вообще – ни разу в жизни не кололась!

Катька сжала меня так, что у меня что-то хрустнуло. Мы завалились на топчан. Я перестала трепыхаться. Батя сел рядом. Я гипнотизировала конверт.

– Привезу зэпэ продуктами. Сдай мочу. Если всё хорошо – в следующем месяце…

– Да вы блять охренели.

Батя молча достал из конверта сто рублей.

– Я блять их заработала. Дебилы!

Батя достал ещё двести рублей.

Я пнула подушку.

– Сука, сука, сука. Мудак, блять! Дебил – это не мат, блять.

Батя достал из копилки триста рублей и заменил их тысячей из конверта. Я расплакалась. Это было так много поездок на метро. Но я не могла остановиться. Мне хотелось орать от несправедливости.

– Зачем тебе деньги, Уль?

Я попыталась выкрутится. В мозгу сразу вспыхнула Татьяна Николаевна с просьбой о платье, и я зацепилась взглядом за рукав моей бессменной толстовки из GAP. Смешно, что в прошлой жизни я её не любила и надевала только на даче – в ней было достаточно тепло, чтобы в холодный август выскочить из дома посмотреть на звёзды. Теперь же она мне напоминала времена, когда наибольшей проблемой были злые комары. Я носила её не снимая, как спасательный жилет, обещание самой себе – ещё чуть-чуть и я вернусь в те дни, когда я сижу у камина с мамой, папой и сестрой.

– Скоро лето. Не, я могу в толстовке продолжать ходить. Ну а если совсем жара – голой.

– Да уж, ты-то сможешь.

Он меня троллил. И ни верил не единому слову.

– Девочки, есть лишнее платье у вас?

Все эти уроды обернулись, изобразив на лице невинное участие – будто бы не подслушивали весь разговор. Татьяна Петровна нацепила на нос очки и залезла в побитый смартфон.

– Так в чатике спросить надо. Я там что только не находила! На днях мне массажную подушку отдали.