Люби меня навсегда
Шрифт:
– Да, папа, я в курсе этой ситуации. Но я узнала об этом только вчера, и у меня не было времени и сил говорить об этом… Дядя Ваня сказал, что бывают частые ошибки при диагностировании, и я, возможно, поверила, что мне это всё приснилось. Или что это просто баг в системе, понимаете? – обращаюсь я уже ко всем собравшимся, снимая наконец-то свои очки, и вижу, с каким чуть ли не животным ужасом взирает на меня Вайсберг-старший вместе со своей тихой и обычно безмолвной женой, одетой сегодня по такому случаю в элегантный костюм D&G.
– А вот и я, надеюсь, я успел к началу, – неожиданно врывается в нашу сумасшедшую комнату сам дядя Ваня Тарасов собственной персоной, и по выражениям лиц собравшихся сразу же понимает, что он опоздал. И надолго.
– Ваня, мать твою! – орёт на него
– Господа, – торжественно и тихо начинает он свою объяснительную речь. – Никогда не думал, что мы здесь соберёмся по такому поводу, эээ, помимо обсуждения наших свадебных приготовлений, – мягко пытается он обойти острые углы разговора, но, видимо, это невозможно в данном случае, поэтому он решает рубить сразу же и с плеча, чтобы не отрезать кошке хвост по частям: – Итак, у меня очень серьёзные подозрения на рак крови у Полины. Два анализа подряд выявили крайне негативную динамику, и мы не можем ни в коем случае откладывать и затягивать процесс диагностирования и лечения.
– Ясно, – коротко и властно звучит низкий голос хозяина кабинета. – Считаю, что дальнейшие обсуждения контракта неуместны, – заключает он, откидываясь на спинку кресла и разглядывая всех собравшихся из-под тяжёлых полуопущенных век, как каких-то любопытных насекомых.
Я сижу словно под лупой, и дневной свет выжигает мне глаза: я, как двухсотлетний вампир, проспавший в своём склепе, корчусь и таю, покрываюсь пеплом под безжалостными лучами, и представляю, как, должно быть, выгляжу со стороны: с бледным осунувшимся лицом и тёмно-фиолетовыми кругами под глазами я сама сейчас как ходячая иллюстрация из учебника по медицине. Я как будто здесь, и одновременно взираю на весь этот спектакль со стороны. Я всю жизнь была уверена, что когда мне плохо, близкие и тёплые руки бросаются утешать и успокаивать меня, а сейчас я вопросительно смотрю на своего будущего мужа, который клялся мне в любви ещё совсем недавно, и жду, когда же он подойдёт и обнимет, но он лишь сидит и испуганно глядит на меня, как на какое-то заразное существо, к которому опасно даже прикасаться.
– Стасик, я надеюсь, ты был осторожен, – вдруг подаёт голос мадам Вайсберг, и вся наша семёрка вздрагивает от неожиданности: она обычно так редко подаёт голос, что мы даже не помним, как он звучит. Словно кто-то вдруг разбил стакан в звенящей пустоте огромного кабинета в стиле короля-солнце.
– Что?! – тихо, но на пределе своих возможностей шипит мой отец, и я чувствую, что он сейчас может взорваться.
– Моя жена хочет сказать, что это для нас всех стало неприятной неожиданностью, – всё так же тихо и уверенно подаёт со своего места голос Вайсберг-старший. – И мы не готовы пока обсуждать вопросы слияния наших семей и смешения генов. Ничего личного, Аркадий, это всё вопросы рисков, ты же понимаешь, – насмешливо он пытается объяснить моему отцу то, что его дочь имеет дурную кровь, которая, безусловно, никак не может рассматриваться главой благородного семейства как подходящая партия для их сына.
Я сижу, оглушённая этой перепалкой, где одни пытаются доказать, что мы дадим фору любой королевской династии, а другие пренебрежительно пытаются слить нас в утиль, и мне становиться даже смешно от одной только мысли, что никто из них так и не поинтересовался, чёрт побери, как же я себя чувствую! Я! Как, на хрен, должен себя чувствовать человек, который узнал, что ему осталось жить совсем чуть-чуть?! Три месяца, да, если верить словам доктора Тарасова?
У меня вибрирует мобильный. Я смотрю на присланное мне в аккаунт сообщение от незнакомца с дурацким ником @zorro: «Приезжай в Электрический переулок, 9, через час. Иначе эти фото будут везде», и во вложении я вижу своё лицо, которое не спутаешь ни с чьим другим, с этой самой родинкой на правой скуле, с чёрными жирными разводами туши под глазами и алым ртом, обхватившим тугим кольцом огромный член. Стоящая на коленях в алом корсете с бантом. И точка.
Чёрт.
Ничего не слыша вокруг,
– Простите, мне нужно выйти, – и выбегаю из комнаты, и только слышу за спиной недоумённый вскрик моего уже бывшего жениха Стасика:
– Поля, ты куда?
Такси везёт меня по переулкам в центре столицы и останавливает в каком-то глухом тупике у здания явно дореволюционной постройки из разноцветного кирпича, похожего на каменный расписной теремок. Я выхожу на абсолютно пустую улицу с одиноко припаркованным у тротуара тонированным мерсом, и достаю свой телефон, у которого я отключила звук. Как я и думала, он забит кучей сообщений и звонков оn родителей и Стасика, но я пока не готова разговаривать или видеться с кем-либо из них после этой ужасной сцены, которую мне только что довелось пережить.
До назначенного времени остаётся еще пять минут, и я размышляю, зачем я вообще приехала на встречу с этим подонком. Я вспоминаю вчерашнюю лихорадку возбуждения, и по моему телу словно снова пробегает рябь того экстаза. С одной стороны мне стыдно, что я вообще смогла пойти на такое: в этом явно стоит винить исключительно какой-то подозрительный транквилизатор, который мне вчера вкололи, и безумное количество алкоголя. Но всё равно, как я могла, девушка из приличной семьи, без пяти минут жена миллиардера и магната, и просто милая девочка-блогер Полли опуститься до такого! И это даже не кусок шоколадного отвратительно вкусного торта от лучшей французской кондитерской Rable на ночь! Лишние миллиард калорий я всегда смогу смыть в бассейне и отработать на тренажёре, но что мне сделать с тем безумно-восхитительным и вкусным наслаждением, которое я вчера испытала, отсасывая у какого-то дешёвого танцора с подведёнными глазами?!
Я стою на прогретой сентябрьским солнцем улице, занимаясь самобичеванием, но не могу забыть его хриплое дыхание, его терпко-солёный вкус на моих губах, и чувствую, что даже несмотря на мою смертельную болезнь, опять начинаю возбуждаться. Чёрт! Я надеюсь, что это всё-таки последствия моей лейкемии или этого как-там-его-рака-крови, мать его!
В переулок заруливает первое за всё это время авто, и останавливается рядом со мной. Окно с пассажирской стороны плавно опускается, и Элвис за рулём командует мне:
– Садись!
Я, помедлив ровно одну сотую доли секунды, и резонно решив, что вообще-то мне в этой жизни терять больше нечего, плюхаюсь на переднее сиденье и захлопываю со всей силы дверь старенького фольца-туарега.
– Ну как ты после вчерашнего? – с кривой усмешкой спрашивает меня мой шантажист, и волна бешеной ярости вдруг начинает закипать где-то глубоко внутри меня.
– Отлично, спасибо, – сухо отвечаю я, и продолжаю, решив взять инициативу в свои руки. – Зачем ты меня сюда позвал? В конце концов, можно просто переводить деньги со счёта на счёт, ты этого не знал? – холодно произношу я, хотя внутри меня всё бурлит и взрывается мелкими шипящими брызгами лавы.
И даже сейчас я ощущаю его запах. Запах мужчины: немного с оттенками кедровой стружки, лесного мха, можжевеловых, растёртых между пальцами, ягод и кошачьей наглой метки. Которую неизменно приносит первый ещё холодный мартовский ветер из городских промёрзлых подворотен.
– А ты сегодня не при параде, я смотрю, – игнорирует он мою полную презрения фразу, и продолжает уже по-деловому, словно я просто какой-то его знакомый, задолжавший денег. – Мне нужно, чтобы ты сняла двадцать тысяч долларов наличными, и передали мне их сегодня же вечером там, где я тебе скажу. Иначе твоей свадьбы завтра может и не быть, ведь правда? Я уверен, это просто мизерная сумма для тебя, я бы даже сказал, мелкое одолжение, о котором я тебя могу попросить после вчерашней услуги, которую я тебе оказал, – он смотрит прямо на меня, и нагло улыбается, и я тону в его тёмно-синих глазах с иссиня-чёрными ресницами, и вдруг понимаю, что, скорее всего, он не подводил их вчера. Он просто так чертовски красив сам по себе.