Люби меня по-немецки
Шрифт:
— Утка? Я как раз жутко голоден. Как жаль, что я вегетарианец, — обаятельная улыбка во все тридцать два… и я уже жалею о содеянном.
Несмотря на обиду сердце при виде него стало стучать в три раза чаще и громче, а потом и вовсе едва не остановилось, когда он, обернувшись, выглянул на лестничную клетку:
— Палома, иди сюда.
…и в мою квартиру робко вплывает та самая гнедая кобылица.
Вернее, сначала вплывают её буфера и через несколько минут она сама. Не в полотенце — и на том спасибо — в простом ситцевом
Осматриваю парочку с головы до ног и непроизвольно кривлюсь. У них даже стиль одинаковый — Мимими лук. Куда смахивать трогательную слезу умиления.
Не скрывая эмоций, плюю ядом в сторону Ганса:
— Ты свою подружку ко мне познакомиться привёл? Зачем, благословения попросить? Так вот, я не против, живите счастливо и идите нахрен, дети мои, — хватаюсь за ручку двери, всем видом показывая, куда им стоит проваливать.
Боже, большего унижения я в жизни своей не испытывала. За что? Вот за что?!
— Вообще-то, Палома моя сестра. Родная. Знакомься — Палома Рейнхард. Именно она приехала ко мне недавно из Германии и именно из-за неё я уехал так рано от тётушки Тамары. Нужно было забрать Пэм из аэропорта, бедняжка прилетела налегке и совсем продрогла — местный сентябрь суров.
— Привет. Приятно с тобой знакомиться, Уляна, — с сильным немецким акцентом произносит девица и протягивает мне руку.
Когда она улыбнулась, мне показалось, что Курт раздвоился и зачем-то вселился в ошеломительно красивое женское тело. Это точно его сестра, никаких сомнений.
Какому дьяволу их родители продали свои души, раз у них получились такие сногсшибательные дети?
Протягиваю руку в ответ и сконфуженно улыбаюсь:
— Привет, Палома. Ты… очень хорошенькая.
— О, я благодарить тебя за похвала, ты тоже очень красотка.
— Извини её, она никогда не покидала пределы страны и знает язык совсем плохо, — поджимает губы Курт и подталкивает ожившую Фрейю в мою квартиру. — Наш отец немец, а мама чистокровная русская — преподаёт родной язык в немецкой школе, и Палома постоянно прогуливала её уроки. Кстати, мы принесли розовое вино, — приподнимает зажатую в руках бутылку, — Пэм его просто обожает.
Запираю дверь, с недоверием осматривая сестрёнку. Тело секс-бомбы, лицо подростка. Нам бы поменяться.
— А ей точно есть восемнадцать?
— Увы, есть, иначе я на законных правах противного старшего брата запер бы её дома и не пустил в этот город порока, — Курт давит носком на задник, стягивая ботинки. — Палома в этом году закончила школу и мечтает поступить в театральный. Просто грезит кинематографом.
— Я хочу стать великая артистка! Буду сниматься в русский кино у самого Михалков! Мама говорить, что он оскароносный режиссёр! — яркие глаза Паломы сверкают присущим её молодости азартом, и Курт, цокнув, закатывает точно такие
— Да-да, с Александром Петровым в тандеме. — и уже мне: — Все уши мне им прожужжала. Кстати, нам нужен штопор и бокалы, где у тебя кухня? А впрочем, посплетничайте пока, я сам найду, — сбрасывает куртку и словно полноправный хозяин безошибочно двигается в верном направлении.
Убираю за уши растрёпанные пряди и скинув тапки с кроличьими ушами, незаметно заталкиваю их ногой под диван. На фоне этой юной богини даже у Джоли разовьётся комплекс неполноценности.
— Ну, чувствуй себя как дома, Палома, располагайся. А я пока схожу носик попудрю.
А ведь ещё совсем недавно я представляла, как выцарапываю ей глаза.
Часть 29
Я окосела, в прямом смысле этого слова: растеклась по дивану словно бесхребетная медуза и, потягивая вино, в пол уха слушаю тарабарщину Паломы.
Курт, вытянув руку по спинке дивана, слегка касается кончиками пальцев моего плеча и каждое прикосновение отдаётся в теле вибрацией. Его обтянутое чёрными джинсами бедро вплотную прижато к моему, и это тоже держит в тонусе.
А ведь ещё совсем недавно я поливала его на чём свет стоит и всерьёз была настроена раз и навсегда вычеркнуть из своей жизни. Во всём виновата моя дурацкая вспыльчивость и привычка додумывать то, чего и в помине нет!
— О, уже одиннадцать! — глядя на наручные часы, спохватывается Палома. — Прости, Фрог, но я сильно устать и хотеть домой. Глаза уже слипаться.
— Фрог? — поднимаю слегка расфокусированный взгляд на Ганса и, глядя на его губы, рефлекторно облизываю пересохшие вдруг свои.
— Это из мультика Инспектор Пёс — старая детская забава, — улыбается он сестре и это выглядит так трогательно со стороны, что я едва не рыдаю от умиления.
— А у меня нет ни брата ни сестры, и это так грууустно. Мы бы играли вместе, дурачились…
— Поверь, такая идиллия у нас была не всегда. Видишь этот шрам? — Курт наклоняется к моему лицу непростительно низко и показывает над бровью едва заметную тонкую белую полоску. — Это Палома заехала мне самокатом, потому что не хотела уходить с детской площадки
Его слова я слышу постольку-поскольку и на след над бровью уже не смотрю — я смотрю в его глаза и обжигаюсь. А ещё эти его губы, они как назло так близко…
— Шрамы украшают мужчин, — лепечу, улавливая ответный импульс.
И вот уже наши взгляды вцепились в схватку; его рука поглаживает моё плечо и, клянусь, что слышу, как глухо бьётся о грудную клетку его сердце. Даже громче и сильнее чем моё.
— У него ещё на бедре шрам, он упасть с мотоцикла. Но ты видеть его уже, наверное, — по-простому продолжает Палома, явно не вкладывая в слова сексуальный подтекст.