Люби меня

Тодорова Елена

Все происходит нереально быстро.

Судорожные тиски его рук, яростное давления всего остального тела, раскаленная магма в черных дисках глаз, неистовый жар кожи – это невообразимая, звенящая, сокрушающая сила. И я не придумываю ничего лучше, как погасить ее водой. Нащупав в раковине шланг, хватаю его и направляю Саше прямо в лицо.

Естественно, что мокрыми становимся мы оба. Волосы, лица, одежда… Ледяные струи летят в обе стороны, пока Георгиев не отбирает у меня шланг и не забрасывает его в душевую. Только

после этого тянется к смесителю и перекрывает воду. У меня есть секунд пять, чтобы выбежать из ванной. Но я зачем-то остаюсь.

Не знаю… Наверное, хочу понять, что ему от меня нужно.

Трясусь, когда Саша, опалив взглядом, снова толкает меня к раковине. Но и он дрожит. И дело не в холоде. Нет, вовсе не в холоде. Георгиев сглатывает так, что кадык дергается. Стискивая губы, будто стон подавляет. Крайне шумно и часто дышит через нос – это сейчас громче любых слов. Оглушает, обжигает и приводит в безумное волнение.

Хочу вырваться. Не пускает. Сжимает так, словно намеревается своим телом поглотить мое. Целиком. Обнять и держать, пока не пропалим друг другу кожу.

Я задыхаюсь… Нет, буквально тону в его запахе. Таком насыщенном, таком остром и таком будоражащем. Это и парфюм, и его личный исключительно мужской аромат. Вкупе с физическим контактом он сводит меня с ума.

Бешеная стимуляция нервной и гормональной систем. Я на краю.

На контрасте с тем давлением, которое оказывает все тело Саши, прикосновение его лба к моей переносице практически ласковое. Он замирает тогда, когда между нашими глазами устанавливается самый близкий, самый прочный, самый сумасшедший контакт.

Между нами все еще стекает вода. Она смешивается и прогревается нашей кожей. Она становится дополнительным раздражающим фактором. Ядовитым, эротичным и одуряюще-волнующим.

– Скажи, что позволила ему поцеловать себя, и я никогда к тебе не прикоснусь, – хрипит Саша, заставляя меня покрываться мурашками и дрожать еще сильнее.

Я могла бы соврать… Я должна соврать! Но я не могу!

– С чего такая чистоплотность? – выдыхаю срывающимся голосом. – Ты был с моей подругой!

– Я ее не целовал!

«Это неважно!» – говорю я себе. И все равно отчего-то радуюсь.

Боже, что со мной не так?

– Прям девственник Вифлеема! Ты с ней спал! – выдаю, не скрывая боли. Если он по-другому не понимает, то лучше так. Лишь бы отстал уже. – Именно поэтому ты не можешь прикасаться ко мне, а не потому что меня, возможно, кто-то целовал! Ты сам-то никого, что ли, никогда не целовал?

– Возможно? – отшатывается. Смотрит так, словно я ему противна. Я! Ему! Как еще смеет?! Нет никаких сил терпеть это долбаное высокомерие! – Возможно, – это уже похоже на ответ на мой вопрос.

Но я слишком расстроена, чтобы на нем сфокусироваться.

– Когда я приехал, Тоха трахал какую-то телку. Ты об этом знала? Краснеешь? Еще способна? Неужели?

Вижу, что в курсе всей этой херни, – выдает так быстро, что я едва успеваю понимать. Пока он кричит, я зачем-то смотрю на рассечение его брови, которое открылось и сочится кровью. Он не чувствует этого? Из-за того, что лицо все мокрое? А как же боль? Может, нужно наложить швы? – Тебе было пофиг, что он вышел оттуда и сразу же полез к тебе обжиматься! Ему ты позволила! Как это понимать? В чем, блядь, между нами разница?

В том, что ты парень моей мечты, идиот! В том, что тебя я люблю! В том, что тебя я ревную и не желаю ни с кем делить!

Едва Саша пытается обратно заключить меня в кольцо, яростно его отталкиваю.

– Если ты не понимаешь, в чем разница, то ты не просто мудак…

– Не просто?

– Тупой мудак, уж извини…

И снова он напирает. Не позволяю себя зажать. Слишком рассержена, чтобы подаваться. Он тоже злится. В какой-то момент отступает. Хоть лицо и не семафорит убийственным равнодушием, кажется, что вот-вот переломит себя и гордо удалится.

Вызывая у меня шок, остается.

– Давай ты не будешь зазря мне яйца выкручивать, – толкает все так же агрессивно. – Чего ты хочешь? Озвучивай прямо. Договоримся.

Я хочу свиданий, общения, поцелуев… Но никогда ему об этом не скажу. Потому что вся суть в том, чтобы он тоже этого хотел.

– Хочу, чтобы ты не смел обо мне даже думать! – выпаливаю на эмоциях.

– Сим салабим, – презрительно комментирует то, как я в отчаянии топаю ногой. И тут же припечатывает: – Поздно, блядь.

Я отреагировать не успеваю. Потому как дальше происходит нечто ужасное. Из коридора доносится громкий, перебивающий музыку истерический визг. Распахнувшаяся дверь впускает в ванную клубы удушающего дыма и крик:

– Горим!

Ребята бросаются к выходу. Кто-то, очевидно, успевает проскочить. Но большинству приходится вернуться. Сквозь дым вижу, как они бегут в обратную сторону.

– Там не пройти! – слышу четко, но все еще не верю в этот ужас.

Жутко слезятся глаза. Однако страшнее всего жжение, которое копится в груди. Я реально задыхаюсь, что ли? Подгоняемое животным страхом сердце забивает своим стуком все прочие показатели. В считанные секунды доводит меня до паники.

Не могу понять, что делать. Не способна даже пошевелиться.

Дальнейшие крики и звон разбивающегося стекла воспринимаю отстраненно.

– Прикрой нос и рот, – звучит четкий приказ Георгиева.

Сразу же за ним в моей руке оказывается мокрая ткань. Подчиняюсь бездумно. И все же не удерживаюсь, мычу сквозь тряпку:

– Мне страшно…

– Будет все хорошо… Обещаю.

Ничего не вижу, но чувствую, как он находит мою свободную ладонь и крепко сжимает ее.

– Закрой глаза, чтобы не жгло.