Люби себя, как я тебя (сборник)
Шрифт:
Почему бы нет, подумала Лера. Они потеряли двух самых близких людей, после чего ни у нее, ни у него не осталось никого родней. Эти двое были шесть лет связаны странными, но тесными отношениями. Настолько тесными, что просто попрощаться навсегда после их похорон было бы нелепо. К тому же она едва не стала родственницей, законной родственницей этому незнакомому доселе мужчине…
— Мы могли бы встретиться…
— Правда? — Он обрадовался и не скрывал этого. Голос стал тверже, и Лера тоже обрадовалась тому, что может быть нужна сейчас отцу… Гарри. — Где?.. Где вам удобней?
— Мне… все равно,
— Я приеду за вами, и мы решим. Хорошо?
— Хорошо. Я жду вас.
После больницы Гарри повез Леру домой по пустому, утопающему в неиссякаемом потоке белого снега городу. Мигали желтыми огнями скрещенья улиц.
Роковой перекресток был чист и бел, и ничто не напоминало о том, что несколько часов назад здесь была поставлена точка в земном пути двух молодых людей.
Он остановил машину на обочине. Не выходя, сквозь взмахи дворников и тут же налипающий на мокрое стекло снег, они смотрели молча на это место. Даже если бы на нем грудились искореженные машины или стоял щит с описанием произошедшего и указанием имен, для Леры все равно это было бы чистой абстракцией, никакого отношения не имеющей ни к ней, ни к ее сестре, ни к Гарри Анатольевичу…
У подъезда она предложила подняться. Сварила кофе.
Они почти ни о чем не говорили, и часов около семи, когда начало светать, он уехал, взяв ее номер телефона, и сказал, что будет звонить.
— Добрый вечер. — Гарри был уставшим, но крепился. — Если вы не возражаете, можно поехать ко мне… на пару дней… там замечательные места, вам понравится… Или до понедельника, как захотите. Вам стоит взять что-нибудь… переодеться. Вы не против? Может, я слишком назойлив? Простите…
— Н-нет, я не против… если вам это…
— Пожалуйста… — В его голосе была почти мольба, и Лера поняла, что должна… нет — хочет, очень хочет быть полезной ему, насколько это возможно.
Сонечка с тетей Таней, узнав подробности трагедии, набросились было на Гарри Анатольевича, роль которого в жизни их кузины и племянницы они расценивали сугубо по-своему. Лера угомонила их, а сама подумала: и вправду, его можно было бы назвать злым гением ее сестры. Но у нее никогда не возникало подобных мыслей. Во-первых, она была человеком добросердечным и не бралась судить других. А во-вторых — и главным образом — потому, что его любила Катька. Этого было вполне достаточно.
То же чувство априорной симпатии возникло у Леры к отцу Гарри, когда она увидела его в больнице. И потом, за три следующих дня, оно только укрепилось. Он внушал доверие как человек. Вызывал интерес как личность. Был приятен как мужчина.
Нет, он ничуть не будет в тягость Лере. Она не боялась, что придется выслушивать нытье и сетования. Почему-то она знала, что этого не будет. А даже если и будет…
Они ехали по промокшему насквозь городу. Казалось, влага сочится из стен домов, из коры деревьев.
Снег резко прекратился в понедельник утром. К вечеру вторника все растаяло, и город затопила весна. Воздух был напитан ею. Она вплывала в улицы по разбухшим каналам, взбиралась на крыши домов, пытаясь разогнать с них тяжелые серые облака и водвориться
А за городом — под кустами, в ложбинах — еще виднелись клочья потрепанной шкуры плотоядного чудовища, имя которому — снегопад и вид которого так обманчиво прекрасен.
В машине было тепло. Гарри в джемпере и джинсах выглядел спортивно и юно, несмотря на усталость и подавленность, которые — Лера чувствовала это — старался скрыть. Ей хотелось сказать ему, что он не должен ее стесняться, что это так естественно после всего пережитого, что с ней он может быть самим собой…
Собой… Но кто он, какой он? — этого Лера не успела узнать и могла только догадываться. По роду занятий они, похоже, близки. И по возрасту, скорей всего, ровня. Его мужественность и благородство… Если они не кажущиеся, тогда и поведение вполне естественно…
Он молчал. Она тоже. Она думала, что Гарри собирается с мыслями перед долгим разговором — не просто же так он вытащил незнакомую женщину из дому на несколько дней…
Все же странно — почему ее? У него что, нет друзей, друга… подруги, наконец? То, что отец одинок, что мать Гарри… Гарри Анатольевича умерла давно, она знала от Катьки. И все. Что живет за городом и что с сыном они в… в не очень близких отношениях. Больше ничего.
Что он иностранец… — а иностранец ли он? — она не знала. Имя, акцент… Стоит ли гадать? Придет время, и она узнает все, что ей доверят. Она не любопытна.
Приятно пахло мужским парфюмом, смешанным с запахом сигарет, и весной, врывавшейся в приоткрытый люк.
Лера попыталась вернуться мыслями к пережитому, но у нее не получалось: словно что-то удерживало ее, не пуская в прошлое — далее чем на час-полтора назад, когда она пошла к бабе Марине, предупредить о том, что уезжает на несколько дней. Та — все еще в слезах, с платком у носа — сказала: детка, ты должна поплакать. А Лера подумала, что странно, она на самом деле не проронила ни одной слезы, как и после смерти мамы. Почему?..
Нет, об этом она тоже не будет сейчас думать — пусть все идет, как идет. Только снова вспомнила свои кошмарные сны накануне Катькиного прилета… приезда.
Дом был деревянный, двухэтажный, небольшой и уютный.
Высокое крыльцо, веранда. Внутри разделенное лестницей на две части пространство. Слева — кухня-столовая, справа — рабочий кабинет, вид которого подтвердил предположения Леры о том, что отец Гарри — человек интеллектуального труда: стеллажи с множеством книг, стол с пишущей машинкой, тоже заваленный книгами.
В доме был порядок, но что-то неуловимое выдавало отсутствие женской руки.
Их встретил большой полосатый серый кот. Он раскатисто муркнул и потерся о ноги хозяина. Гарри погладил его. На этом мужские нежности закончились, и кот ушел по своим делам.
— Его зовут Бегемот, — сказал Гарри.
— Не может быть!
— Что вас так удивило?
— У бабы Марины, соседки, всех котов звали Бегемотами…
— Значит, мы читаем одни и те же книги.
— Катька звала их Додо.