Любимая для спонсора
Шрифт:
– Любовь Викторовна, я к вашим услугам. Разрешите вам помочь.
– Спасибо…
– Не за что. Михаил Васильевич приказал сопровождать вас везде. На шаг не отходить. Давайте вашу сумочку. Вот так… Пальтишко.
Дмитрий поддерживает меня за локоть, когда я иду к выходу. Распахивает дверь огромной черной машины – я вижу только ее очертания в свете уличного освещения. Сажусь в салон, пахнущий натуральной кожей. Откидываюсь на спинку кресла, продолжая крепко сжимать ручки сумки.
– Располагайтесь поудобнее. Я и сам еще толком не привык. Машинка у Михаила Васильевича новая – у друга купил. Я слышал, вы знаете Павла Ларина?
– Немного. Но я близко знакома
– Отлично. Сейчас поедем… Все хорошо будет…
Ему бы детей успокаивать… Или страдающих женщин. Сердце тоскливо сжимается, когда Дмитрий давит на газ и уносит меня в неизвестность…
– Я сама справлюсь, честное слово. Я вижу… очертания предметов. Не волнуйтесь, не упаду, – тараторю, мечтая избавиться от настойчивого внимания Дмитрия. В квартире мамы мне оно сейчас не нужно. Вот прямо совсем…
Всю дорогу до дома я безуспешно выдумывала, как объяснить ей мой отъезд. Куда я еду? Наверное, в санаторий? Точно! В пансионат для слабовидящих. А, вообще, не все ли равно? Почему я должна оправдываться перед ней? Особенно, после того, КАК она поддержала меня после трагедии. Я малодушно называю тот день именно так… Если назову предательством или изменой, начинаю видеть хуже… Голова моментально сжимается в невидимых тисках. Глаза тотчас наливаются слезами, а зрение… Оно пропадает полностью. Так что да, трагедия.
Я вошла в нашу с Олегом квартиру, заметив чужое пальто, висящее на крючке. Опустила взгляд, залипая на вычурных лаковых сапожках, и только потом услышала стоны… Мерзкие звуки, при воспоминании о которых, к горлу моментально подкатывает тошнота…
Кажется, я впитала в себя все, как губка. Мельчайшие подробности того дня – аромат ее духов, влажной от снега кожаной сумки в прихожей, сладковатый запах секса… Вобрала шорохи, скрип пружин матраса, стон Олега… Визгливые выкрикивания девушки… Я стояла в коридоре и не могла пошевелиться. Слушала, как они трахаются, и словно примерзала к полу… А потом нашла в себе силы и шагнула в спальню. Девица подмахивала задом, а Олег крепко сжимал ее бедра и толкался сзади… На моей кровати… И в моей квартире.
Меня долго рвало… Полоскало так, словно у меня холера. А потом я потеряла сознание. А когда очнулась – поняла, что ослепла.
Я кричала и растирала кожу век до красноты, умывалась, давила на глазные яблоки. И кричала, кричала… Меня поместили в клинику неврозов. Накачали чем-то расслабляющим и вызвали профессора в этой области.
Микроинсульт с локализацией в сетчатке глаз, стрессовая слепота, отслойка сетчатки… Каких только диагнозов я не услышала, но верный удалось поставить недавно. А вместе с ним появился счет на крупную сумму. Очень крупную. Неподъемную. Всероссийская Федерация Танцевального спорта не нашла необходимой суммы для простого тренера вроде меня…
В то время сестра Олега готовилась к чемпионату по бальным танцам. А для руководства гораздо ценнее удержать перспективную спортсменку, чем тренера. Гадкое предательство замяли, меня признали психованной шизофреничкой и… Попросили уволиться. И держать язык за зубами.
«– Любовь Викторовна, мы искренне сожалеем о случившемся, но рассчитываем на ваше благоразумие. Олеся не виновата в ваших противоречиях с Олегом. Не стоить портить девочке карьеру».
Наша директриса обладает поистине писательским талантом. Каждое ее слово – вычурное, приукрашенное, обтекаемое… Она словно боялась называть вещи своими именами. Я не видела, как она на меня смотрела, наверное, с жалостью? Или брезгливостью. Поняла только одно – я никому
Ну а мама… А что мама? Я перестала для нее существовать, когда мне стукнуло четырнадцать. Она выгнала моего непутевого папашу и вышла замуж во второй раз – за коллегу на семь лет ее моложе. Через полтора года у них родилась Лика. Тогда я и стала совершенно самостоятельной. Предоставленной себе на все сто.
– Привет, мам. Это Дмитрий, мой… Он сотрудник пансионата для слабовидящих. Я решила заехать перед отъездом… Сообщить так сказать.
– Ох, Любаша, – протягивает мама. – Ну а позвонить не бывает? Мы с Ликочкой готовимся к выступлению. А ты… Молодец. Это правильно. Надо тебе обязательно пенсию оформить и… А в таких пансионатах можно все время жить? Ты же теперь… ты…
– Да, наверное. Или нет… Я еще не знаю. По старому адресу меня какое-то время не будет. Если понадоблюсь, то…
– Лика, давай со второго абзаца попробуем, – не дослушав меня, мама уходит. – Погоди, детка. Люба, вы можете пройти в кухню. Хотя толку там от тебя мало, чаю и то… налить сама не можешь.
– Я могу, мам. Я же очень плохо, но вижу. Да и наощупь…
Господи, ну кого я обманываю? И сколько еще буду из кожи вон лезть, чтобы заслужить любовь? Я думала, трагедия все исправит. Мама встанет на мою сторону, позаботится… Однако, все, что я услышала, было:
«– Лика мечтает поступать в театральный, мы готовимся к пробам. Ты ведь знаешь, что Бондарчук объявил пробы на роль дочери главного героя – следователя под прикрытием? Там такой актерский состав, одна только Любовь Толкалина чего стоит! И еще… как его, мажора который играл…».
Я стояла в прихожей, сжимая рукоятку тяжелой дорожной сумки. Глотала равнодушие, не понимая, что делать? На кого рассчитывать, если не на близких?
«– Любаша, мы не сможем оказывать тебе должный уход. Петя работает, а я… Я полностью поглощена домом. Я не сиделка от слова совсем. К тому же ты видишь… Очертания предметов, световые пятна. Обслуживать себя сама сможешь».
– Мам, мы уходим. Я предупредила и…
– Пока, Люба. Если что, буду звонить. Давай, Лика, побольше драматизма. Вот с этой строчки еще раз!
– Все хорошо, Любовь Викторовна? – спрашивает Дмитрий, когда мы подъезжаем к старинному дому на Невском проспекте.
Конечно, я не вижу его – об этом мне сообщает водитель. В подробностях описывает, в каком году построили дом, какая там высота потолков и какой жил великий деятель…
– Любовь Викторовна, я провожу вас и все покажу. Простите – приказ Михаила Васильевича я не могу нарушить.
– Хорошо, так даже лучше.
– Этаж самый высокий. Мансарда. Квартира очень большая. Отдельных комнат всего две. Проходите. Разувайтесь, пожалуйста. Здесь сегодня весь день драили… к вашему приезду…
– Да? Не ожидала.
Про себя отмечаю неслыханную самоуверенность Михаила. Зачем тогда спрашивал, передумала я и или нет?
Сбрасываю сапожки и ступаю по прохладному полу. Трогаю стены, пытаясь запомнить расположение комнат. Они покрыты декоративным кирпичом и грубой штукатуркой. С потолка свисают светильники – их я все же различаю – слишком ярко мерцают в темноте. А еще аромат… Свежести, краски для стен, цветов…