Любимая и потерянная

Каллаган Морли

Обожженный тревогой, он заторопился к Сент-Катрин и взял такси до дома Пегги на Крессент-стрит. Он вошел без стука. Пегги стояла возле печки. Он почувствовал такое облегчение, и сердце так бешено заколотилось у него в груди, что он и слова не смог выговорить. Она здесь, она в самом деле здесь, от радости он даже не сразу заметил, что на ней комбинезон, какие во время войны носили женщины, работавшие на военных заводах. Лишь когда она обернулась и взглянула на него, он увидел, как она одета, и не смог скрыть удивления.

Глава

двенадцатая

— А, это вы, — сказала она и засмеялась.

— Что вас рассмешило?

— У вас такой ошеломленный вид.

— Я никак не ожидал увидеть вас в таком костюме.

— И это все?

— Я боялся, что вообще вас не увижу.

— Почему?

— К тому же меня, вероятно, удивило, что вы так хладнокровно отнеслись к моему вторжению.

— Сюда все заходят запросто, — ответила она. — Ну раз уж вы здесь, садитесь.

Она взяла у него пальто и сказала:

— Спасибо вам за ботинки, Джим. Я их примерила, они совершенно впору.

— Как вы узнали, что они от меня?

— А кто же, кроме вас, способен на такое? Ну садитесь же. Вы что, никогда не видели фабричной работницы?

— Видеть-то видел, но вы-то к ним какое имеете отношение? Как все это понять?

— Я собираюсь на работу.

— В таком костюме? И куда?

— На фабрику сапожных кремов и баллончиков для зажигалок. Моя смена с четырех до двенадцати.

— Бог ты мой! — он в ужасе вскинул руки.

— Вы чудак. Ну не все ли равно, где я работаю? Мне не на что жить. Мне нужны деньги, и, по правде говоря, нет уже больше сил обивать пороги посреднических бюро и всяких подобных контор.

«Тем более, — чуть было не добавил он, — что вам, возможно, никто и не предложил бы другой работы, поскольку у вас, может быть, и в самом деле слишком своеобразные вкусы, из-за которых вы стали отверженной в городе». Но он вовремя удержался и промолчал, опасаясь, как бы она не решила, будто и он тоже готов от нее отступиться.

— Как бы там ни было, в атом комбинезоне вы настоящая картинка, — сказал он. — У вас есть бумага?

Он взял лист почтовой бумаги с бюро и сел за стол.

— Что вы хотите делать?

— Сидите тихо. Я буду вас рисовать.

— Правда? А вы умеете?

— Если портрет вам не понравится, можете не платить, — сказал он, улыбаясь. — Только помогите мне воссоздать фон. Чем вы там занимаетесь на фабрике?

— Я обжимщица.

— Обжимщица? А что это за штука?

— Я заворачиваю края у баллончиков, заполненных горючей смесью.

— Где же находится ваша фабрика?

— У канала, в квартале Сент-Анри. Она такая старенькая, того гляди развалится. И вся провоняла дешевыми духами из-за эссенции, которую добавляют в раствор.

Пегги рассмеялась и оживленно стала рассказывать. Наконец-то у нее есть место, где — она точно знает — ей будет хорошо. В первый день ей казалось, она ни за что не привыкнет к машине. Баллончики неумолимо надвигались на нее по ленте транспортера, она поспешно хватала их, непрерывно, ритмично нажимая ногой на тугую педаль, и не могла отделаться

от ощущения, что машина подчинила ее своей чуждой разуму механической власти. Однако на второй день она к ней уже привыкла и даже начала поглядывать по сторонам, на других работниц. И тут ей вспомнились первые дни в школе. Тогда ей тоже все лица вокруг казались грубыми и асимметричными.

В цехе было шумно, работницы переругивались между собой, смеялись. Старшая, миссис Магир, бранила девушек, а саму миссис Магир бранил мастер, папаша Франкёр.

— Кажется, сперва меня встретили не очень приветливо, — говорила Пегги. — Наверное, заметили, что не своя. Но бедным людям, хочешь не хочешь, приходится друг с другом мириться, так ведь?

В обеденный перерыв, когда все работницы, развернув еду, уселись в кружок во главе с самим папашей Франкёром, ей тоже освободили местечко, а папаша Франкёр, дюжий бородатый старик француз, ущипнул ее за мягкое место. Щипать девушек было его привилегией.

— Понятно, — удрученно сказал Макэлпин, не поднимая головы от рисунка.

— Ничего вам не понятно. Вы просто не знаете папашу Франкёра, — спокойно сказала Пегги.

В первый день, когда она сидела вместе с остальными, с ней никто не разговаривал, но уже на следующий день миссис Магир предложила ей чашку чаю и сказала, что, может быть, она окажется лучшей обжимщицей из всех, что у них работали в течение года, а девушки-француженки, перед этим делавшие вид, будто не понимают по-английски, немного оттаяли.

— Знаете, что мне сказала миссис Магир? Она вдруг говорит: «Ты католичка, верно?» Я спрашиваю: «Почему вы так решили?» А она мне отвечает: «Видно по глазам». Тут я засмеялась, и все наши девушки стали мне подмигивать, они знали, что миссис Магир ошиблась. По-моему, все они сразу почувствовали, что симпатичны мне, и очень скоро стали рассказывать мне о себе. Ведь это так приятно, когда рядом есть кто-то, с кем можно поделиться… Знаете, Джим, у каждой из них, оказывается, есть своя заветная мечта, и, узнав их мечты, я очень многое узнала и о них самих.

Например, миссис Магир ужасно хочет, накопив достаточно денег, поехать к Ниагарскому водопаду. Когда она вышла замуж, они с мужем собирались там побывать, но у них вообще не получилось свадебного путешествия. А вот Иветт Леду, вы себе не представляете, какая это несчастная женщина, ей очень хочется перейти на другую фабрику, и эта новая фабрика и ее будущие подруги представляются ей в самом радужном свете. Но уйти она не может из-за мужа, которого вовсе не любит, но у него туберкулез, он, бедняга, мыкается между жизнью и смертью, а ей нужно его содержать. Зато Элен Мартэн на фабрике нравится, для нее это поле битвы, на котором она сражается весь день с другими работницами. Есть там еще Мишель Савар, совсем еще девочка. Она тоже рада, что там работает, потому что у нее огромная семья и такая теснота — повернуться негде. Она откладывает часть заработка и скоро уже, наверное, сможет снять дешевенькую комнатку, где-нибудь там же, в Сент-Анри.