Любимая
Шрифт:
— Но день вовсе не добрый.
— Тогда скажи, что любишь меня, и будешь любить, несмотря ни на что.
— Люблю тебя и еще я задыхаюсь, когда тебя рядом нет.
— Я ужасно выгляжу?
— Ты выглядишь, как сонный маленький олень. Ты знаешь сказку про оленёнка Бемби?
— Конечно, любимый. Помню, я в детстве плакала, когда мать Бемби пожертвовала собой, чтобы спасти его.
— А почему ты сейчас плачешь?
— Потому что слишком много счастья для меня одной. Никогда еще его не было так много. Хотя и глупо это всё, — я махнула рукой в сторону телевизора, —
Даниэль промолчал. На экране появился президент России, чётко и энергично произнося правильные слова.
— Ну вот, видишь, — сказала я, постаравшись вложить в голос толику энтузиазма, — мы в этом деле вместе с Западом.
— Анна, в политике ничего не говорится и не делается до конца искренне.
— Я не Анна, — сказала я. — Моё настоящее имя София, а те, кто любит меня, обычно зовут меня Соней или Сонечкой.
— Сонья, Сонья, — Даниэль повернулся ко мне, будто бы пробуя моё имя на вкус, катая его между языком и зубами, как виноградную косточку. — Сколько в тебе еще загадок?
— Найдётся ли женщина, которая ответит на этот вопрос, что ни одной? — засмеялась я.
— Ты сильна в риторике, Бемби.
— Можешь звать меня и Бемби, мне нравится, — разрешила я.
— Федеральное авиационное управление перенаправляет все трансатлантические рейсы в Канаду, — повторил Даниэль вслед за комментатором. — Боюсь, мы не попадем в Штаты еще несколько дней.
— В Штаты мы не попадём еще довольно долго, — сказала я, — хотя бы потому, что здесь я под чужой фамилией и по фальшивому паспорту. Никто не откроет мне визу.
На Даниэля жалко было смотреть. Я обняла его и некоторое время мы не разговаривали, а заговорили уже, когда обрушилась южная башня ВТЦ, погребая под собой людей, застрявших на этажах здания и тех, кто спешил к ним на помощь — пожарных и полицейских.
— Мой папа тоже был пожарным, — сказала я, — он тушил электростанцию в Чернобыле и погиб от радиации, точнее, от лейкемии ровно десять лет назад. Это уже по-настоящему.
Даниэль обнял меня, и мы лежали, пока не рухнула северная башня. Столбы пыли и гари взмыли над Манхэттеном, и я подумала, что так, должно быть, выглядят врата ада.
— Что люди способны делать с другими людьми! — вскинулся Даниэль. — Откуда это идёт?
Я понимала, что для него это родной город, соседний район, поэтому в глазах Даниэля от происходящего веяло особенной жутью.
— Это не люди, — сказала я, — те, кто это сделал. Они только выглядят, как люди, похожи внешне, но не более того.
К вечеру мы проголодались. Поток новостей вроде бы потерял разнообразие, говорили все об одном и том же, и, уже пресыщенные информацией, мы отправились ужинать в ресторанчик неподалёку от нашей студии.
— Давай выпьем за нас, — предложил Даниэль. — Сегодня такой день, что мы его точно уже никогда не забудем, сколько бы не прожили.
Мы чокнулись, французское красное вино мягко вошло в меня, следом отправился кусок мяса, оторванный зубами от поросячьего ребрышка.
— Знаешь, милый, — сказала я, едва перестав
— Пощади! — воскликнул Даниэль, едва не перевернув бокал.
— Если без лишнего драматизма, — я решила не обращать внимания на его нарочитое фиглярство, — то я вижу лишь один вариант, как мы сможем быть друг с другом, не поженившись. Ты прилетаешь ко мне в Москву, и мы живём там, наслаждаясь друг другом, сколько захотим.
Я заметила, что взгляд Даниэля вновь стал очень серьёзным, а его вертикальные складки у переносицы грозят врезаться до самого мозга.
— Еще мы можем жить где–нибудь в третьей стране, но я совершенно не представляю, чем там заниматься, когда у нас кончатся деньги. Ясно, что легальную работу мы там вряд ли найдём.
Даниэль кивнул. Я продолжала:
— Об Америке мы можем пока что забыть — визу мне поставят, если только я выйду замуж за какого–нибудь американца, что в ближайшее время нереально. Значит, оценив эти про…
— Разреши тебя поправить, — сказал Даниэль с презабавной серьёзностью, которая так редко покидала его. — Один случайный американец делает тебе предложение руки и сердца. Здесь и сейчас.
Вот как это бывает, отстранённо пронеслось в пустой голове. Неужели так выглядит счастье? Наверное, моё лицо выразило такую гамму чувств, что у Даниэля не осталось сомнений.
— Бинго! — крикнул он и перегнулся ко мне, чтобы поцеловать.
Каждая женщина мечтает о том, чтобы эти слова сопровождались чем–то незабываемым и торжественным. Значит, моей полностью ненормальной жизни суждено было измениться именно в этот жуткий исторический день. Даниэль что–то говорил, но я почти не могла разобрать слов, вроде бы плыла в каком–то облаке, не видя ничего, кроме его лица. Сделав над собой усилие, стала прислушиваться.
— Потом мы вместе пройдём всю бюрократическую волокиту и полетим в Нью-Йорк, — закончил Даниэль.
А я сказала:
— У нас есть еще несколько оплаченных дней в лондонской квартире. В конце концов, вполне достаточное время, чтобы ты мог одуматься и переменить решение.
— Надеюсь, это был последний раз, когда я слышу от тебя подобные глупости, — потрясающе серьёзно сказал Даниэль. — Я должен был вернуться в Штаты еще в конце августа, чтобы успеть устроиться на работу к новому учебному году. Когда мы стали жить вместе, я уже всё для себя решил. Потому что никогда еще не встречал такой красивой, милой, умной женщины, способной быть лучшим другом и потрясающей любовницей одновременно.
— Знаешь, я не особенно хорошо готовлю, — призналась я, чувствуя, что вот-вот не сдержусь и по-дурацки захихикаю. — К тому же я ненавижу мыть посуду и у меня проблемы с желудком.
— Ничего не забыла перечислить? — попробовал улыбнуться Даниэль.
— Может, и забыла какие–нибудь мелочи, — скромно сказала я, — но у меня еще есть пять дней, чтобы вспомнить.
— Официант! — подозвал Даниэль. — Повторите, пожалуйста, бордо.
— Мы здесь единственные, кто заказывает вторую бутылку.