Любимая

Блейк София

Борис Аркадьевич понуро плелся позади меня, и я слышала его шаги все время, пока мы не вышли наружу, где нас ждала скромная «восьмерка» черного цвета, та самая, которую я продала Борису Аркадьевичу пять лет назад.

По рыночным ценам на сегодняшний день машина не стоила практически ничего в сравнении с недвижимостью, которая пока что принадлежала мне, пусть даже на правах долгосрочной аренды. Несмотря на мою браваду в кабинете сантехнического руководства, ситуация не представлялась излишне благополучной. Скорее, наоборот. Слова были сказаны, и каждая сторона теперь представляла, чего хочет противник. Юридически права на площадь

полуподвала были моими, но в нашей стране каких только дорожек не протоптало беззаконие, чтобы сильный становился еще сильнее и богаче, а слабый знал свой шесток. Что там ни говори, но сторона конфликта под странным названием «Терамитем» была чертовски слабой, а наиболее слабым ее звеном был директор-пенсионер.

Как бы я когда–то не относилась к Борису Аркадьевичу, но теперь следовало убирать его из игры.

— Я вряд ли ошибусь, если скажу, что наш любезный Алексей Иванович знает про вас всё, — утвердительно сказала я, сидя на пассажирском сидении «восьмерки».

— Ну, я не ставил перед собой задачи законспирироваться, — сказал Борис Аркадьевич. — Вначале ничто не предвещало того, что они поведут себя непорядочно.

— И это говорит человек с вашим жизненным опытом! — горько вздохнула я.

Борис Аркадьевич молчал.

— Слушайте теперь, что нужно делать, — резко сказала я. — Вы передаете мне печать и все документы «Терамитема», включая заявление о вашем увольнении. Потом оформляете мне доверенность на эту машину и летите к своей дочери с родительским визитом. Насколько я понимаю, вы должны были чудовищно соскучиться по внуку.

— Ну, по правде, я не собирался в этом году…

— Борис Аркадьевич! — я вывела свой голос на максимум убедительности. — Когда большие мужики станут совать вам в жопу паяльник, вы вспомните этот разговор и поймете, что, не последовав моему совету, совершили самую большую ошибку в жизни. Поэтому отныне извольте выполнять мои распоряжения неукоснительно!

— Но как же ты останешься совсем одна против этих бандитов?

У меня готова уже была сорваться весьма едкая реплика насчёт боевых качеств такого напарника, как Борис Аркадьевич, но я сдержалась. Из последних сил старалась не расхохотаться в ответ на его заботу. К счастью, у меня получилось.

До конца того памятного сентября я совершила еще несколько важных дел: мы с Даниэлем подали заявление в центральном загсе города Москвы, и нам назначили дату бракосочетания в декабре, перед самым Новым годом. Я сама назначила себя новым директором «Терамитема» с окладом в минимальную зарплату, установленную законодательством. Я набрала для Даниэля двенадцать учеников, отсеяв, на всякий случай, девушек старше пятнадцати и младше сорока лет. Я восстановила отношения с Машей Поповой, Саней и Татьяной (бывшей Сабриной, а нынче матерью симпатичного трехлетнего пацана и респектабельной москвичкой). Я все еще не решалась позвонить Тимуру, потому что не могла представить, как это я скажу «нет» на его предложение свидания. И, наконец, в предпоследний день сентября, я отвезла в Шереметьево Бориса Аркадьевича, строго настрого запретив ему возвращаться в Россию, пока я не разрулю ситуацию с нахальными арендаторами.

Борис Аркадьевич сокрушенно качал головой: ему несколько раз уже звонили с угрозами, чтобы он подписал какие–то документы, выпытывали мой настоящий адрес, которого он, кстати говоря, не знал. А я даже не была прописана в квартире, зарегистрированной

на мамино имя, так что найти меня действительно представлялось проблематичным. Все это убеждало Бориса Аркадьевича в том, что моё распоряжение уехать из страны было весьма дальновидным и правильным. Однако, он еще хорохорился, изображая из себя заботливого опекуна:

— Будь осторожнее, девочка, — говорил он на прощание. — Ты теперь совсем одна против стаи волков.

Я не стала рассказывать ему о Даниэле, а также объяснять, что в нынешней ситуации во многом виноват он сам. К тому же, я как раз сомневалась, что ко мне теперь следует обращаться в единственном числе, но если и стоило делиться с кем–нибудь этой новостью, то уж никак не с моим бывшим директором.

На следующий день мне исполнялось двадцать семь, и на обратном пути из аэропорта я купила в аптеке тестер на беременность. Мама с видом заговорщицы готовила на кухне что–то праздничное, а я прошла в свою комнату и спрятала тестер в ящик прикроватной тумбочки. Зазвонил мобильник.

— Сука, это будет последний день рождения в твоей блядской жизни, — сказал незнакомый голос. — Ты сдохнешь очень скоро, теперь мы знаем, где ты живешь и с кем. Передай привет Алине Ивановне, своей мамаше…

Я закрыла глаза и легла на спину. Сказать, это еще не сделать, отрешенно подумала я, не желая подпускать к себе страх. Может, продать им к чертям собачьим этот полуподвал, да и уехать навсегда в Штаты с любимым мужем. Решай, София Николаевна, это твой выбор. Цены на недвижимость в Москве постоянно росли, и я знала, что Соня Буренина ни за что не рассталась бы за подачку в сто тысяч с помещением, способным в будущем принести миллионы. А что скажет по этому поводу София Блейк?

Когда я проснулась, то увидела, что Даниэль спит рядом со мной, во сне обнимая меня рукой. Он тоже прилично устает, подумала я с нежностью, наматывается по ученикам, ездит в метро, когда у меня не получается его забрать. За неполные две недели жизни в Москве его познания в русском языке значительно укрепились, в чем, конечно же, большую роль играла помощь моей мамы. А мы и в самом деле семья, с удивлением думала я, направляясь в ванную комнату.

Произведя необходимую процедуру, я вновь перечитала инструкцию, чтобы не ошибиться. Прошла положенная минута ожидания. Пятнышко на тестере сохраняло неизменный розовый цвет. Я назову его Николаем, поняла я с внезапной радостью. Именно так!

— С днем рождения, Сонечка! — мама расцеловала меня, обняла, как в детстве.

– Happy birthday! — Даниэль, еще заспанный, засмеялся, подхватил меня на руки.

— Осторожнее, не урони нас! — пискнула я.

— Нас? Та сказала «нас»?

— Да, любимый! — я ткнула ему в руку зажатый в кулачке тестер. — Видишь это розовое пятнышко? Его зовут Ник. Николай, в память о моем отце.

— Как ты знаешь, что это не девочка? — лицо Даниэля не выражало ничего, кроме восторга и счастья.

— Знаю-знаю, вот увидишь, — я перестала заглядывать ему в лицо и прижалась к его груди. — Я так счастлива, любимый.

— Это то, о чем я подумала? — неуверенно спросила мама, все так же стоявшая рядом, в то время, пока мы болтали по-английски.

— Да, мамочка, это то самое, — ответила я, по-прежнему прижимаясь к Даниэлю посреди гостиной, в московской квартире, заработанной мной. — Мы назовем его Колей. Коленькой…

В наступившей тишине резко зазвонил домашний телефон.