Любимец Израиля. Повести веселеньких лет
Шрифт:
– И ты тоже! – рубанул рукой воздух Мишка.
– А ты? Ты-то сам? – в голос завопили обе.
– И я тоже! – крикнул Мишка и осёкся. – Ой, нет! Я шеф! Мне поручили подсвечничать… Ой, нет… как это?..
– Подставничать! Тебе поручили подставничать! – язвительно саданула та, что посветлее.
– Да нет же… – заметался Юрка. – Как это?..
– Как это, как это! Надставничать! – подхватила та, что потемнее.
– Да-да, – надставничать! То-есть нет… заставничать… То-есть… Да что вы меня опять путаете! Наставничать! Поняли? На-став-ни-чать!!!
Мишка
– Ну и наставничай! Пошли, Катя! – сказала та, что потемнее и, подхватив подругу, направилась к выходу.
Мишку как в прорубь опустили. Из красного он стал белым.
– Э-э, вы куда? – забормотал он и пошёл за девчонками. – Мы же моделируем только… Вы что, чокнулись?..
– Сам чокнулся! – выкрикнула светленькая и выскочила из зала.
Тёмненькая же задержалась и, чеканя каждое слово и обливая его самым змеиным ядом, пропела:
– Бездельник! Разгильдяй! Ннеряха! Лоботряс и оболтус!
Дверь хлопнула. Мы сидели ни живые, ни мёртвые. Если бы Мишка сейчас ещё и нас бы обнаружил, то, наверняка бы, лопнул.
– Сами вы бездельники! То есть бездельницы! – выкрикнул он отчаянно и умолк.
– Ой, что это я… Они же действительно не подшефные… – заговорил он через некоторое время более или менее нормально и прямо на глазах стал меняться.
– С ними же по-другому надо… – продолжал он и оттаивал. – Ну-ка, моделируем улыбочку!
Лицо Мишки расплылось как резиновое в широчайшую и наиглупейшую улыбку, а руки распахнулись, как ворота стадиона.
– Родные вы мои, любимые, бриллиантовые! – выкрикнул он и сделал танцевальный прыжок вправо. – Рродные вы мои, любимые, бриллиантовые! – повторил он и прыгнул влево.
После этого, видимо почувствовав себя снова в форме, Мишка скомандовал сам себе «И-и, пошёл!» и периодически выплёвывая «Родные вы мои, любимые, бриллиантовые!» запрыгал из зала.
Мы ещё некоторое время сидели, не шелохнувшись, а потом постепенно вылезли.
В зале стояла удивительная тишина…
Феномен
Наверное, в каждой школе найдётся хоть один ученик, который всё время что-то жуёт. У нас тоже есть такие. Но Затыка даже среди них феномен. И феноменальность его в том, что кроме постоянного чего-то жевания он ещё ко всему кроме себя абсолютно равнодушен. Абсолютно! Куда его родители смотрят – не знаю, а нам так и смотреть на него не хочется. Витька его даже йогом обозвал. Прирождённым! Они – йоги, говорит Витька, в своём учении до такого равнодушия доходят, что если рядом кто-то гибнет – руки не подадут. Каждый, мол, должен сам выкарабкиваться. Не знаю, правда это или Витька что-то не так понял, но если ждать когда Затыка руку подаст, то точно ноги протянешь. А против йогов я лично ничего не имею. Гимнастика у них мировая! И вообще меня Затыка раздражает, а не йоги. Те далеко, а этот рядом.
Сидим мы как-то на уроке истории, почитываем очередной параграф и вяло так записочками
Витька смотрел, смотрел на него да не выдержал:
– Вот человек! Ну, бары-бер! Неужели ничего нет такого, от чего бы он вздрогнул?
– Конечно – нет, – говорю я. – Что ты его не знаешь!
– У-у, жвачное! – продолжил возмущаться Витька. – Не-ет, я всё-таки попробую… Сейчас вот… Кукушкину подговорю!
И он начал писать записку Кукушкиной.
Та была полной противоположностью феномену. Все самые последние небылицы и сенсации были известны ей. Кукушкина просто захлёбывалась, когда рассказывала о чём-нибудь и надоедала нам постоянно. Но мы особенно не обижались. Не всё же, что она рассказывала, было выдумкой!
После урока Витька и Кукушкина сразу же побежали за Затыкой. В столовую! Я за ними. Когда я вбежал, Затыка уже успел выпросить у поварихи старый сухой бублик и теперь грыз его с наслаждением.
– Эй, феномен, иди сюда! – позвала Затыку Кукушкина.
– Ну, чего ещё? – недовольно промямлил тот и нехотя вышел из столовой.
– Чего-чего! Вчера снежного человека по телевизору показывали. Видел?
– Видел. Ну и что?
Витька как бы невзначай тут же поддержал Кукушкину.
– Да-да, я тоже видел. Лохматый такой!
– Подумаешь! – пожал плечами Затыка и осторожно начал зубами прощупывать очередной кусок бублика.
– Ишь какой… бережёт зубки-то… – подумал я и, не выдержав, вмешался в разговор. – А ты знаешь, наши космонавты с инопланетянами встретились.
– Точно, – подхватила Кукушкина. – Нам тоже про это папин знакомый лётчик рассказывал.
– Ну и что? – равнодушно сказал Затыка.
Витька сразу куда-то исчез и тут же появился снова.
– Эй, феномен! – задыхаясь, как от быстрого бега, выпалил он. – Пойдём с «бешниками» в футбол сыграем!
– Не пойду!
– Да кончай ты жевать, нам одного человека не хватает!
– Отстань! Бери его! – указал на меня Затыка и захрустел бубликом.
– Да у него нога болит, – сказала Кукушкина.
– Витька, мы тут про инопланетян разговариваем. Представляешь, наши космонавты их на станции чаем поили!
– Да ты что! – как будто страшно удивился Витька.
– И какие они?
– Вроде людей, но только маленькие, – опередил я Кукушкину.
– Но это секрет! – сделав большие глаза, предупредила Кукушкина.
– Вот здорово! – как будто ещё раз очень удивился Витька и, подмигнув мне, опять убежал.
– Подумаешь! – буркнул Затыка и собрался идти в раздевалку.
– Да подожди ты, подожди! – задержала его Кукушкина. – А ты слышал про то, что двух бессмертных нашли? Представляешь, они ещё с первобытного общества живут и всё-всё видели!