Любимец века
Шрифт:
Мне захотелось побродить по старинному зданию, где учился Юра. Базовой школы давно там нет, осталось педучилище. Именно в этом доме, некогда принадлежавшему купцу Верентинову, 29 августа 1812 года останавливался Кутузов по пути в Царево-Займище. О ночлеге фельдмаршала напоминает мемориальная доска. О том, что здесь учился также и Гагарин, напоминания пока еще не было.
– Движение времени определяется детьми и деревьями, - сказал Николай Сергеевич Александров, завуч педучилища.
– Вот липы, которые сажали при Юрии.
Мы шли по маленькому густому саду. Странно подумать, что, когда в 1945 году Николай Сергеевич вернулся из эвакуации, здесь были только воронки от бомб. Да и само
Весной решили скосить крапиву на пустыре, посадить помидоры. Когда стали расчищать двор, в ямах нашли много заскорузлых бинтов, оставшихся от фронтового госпиталя (видимо, при нем и работал отец Гагарина). Бинты подожгли; раздался взрыв. Думали - патрон. Но оказалось, что поблизости, едва присыпанные землей, лежат сто снарядов... На мины натыкались еще и спустя десять лет.
Николай Сергеевич отомкнул класс, где когда-то должен был заниматься Юрий, - большую комнату с четырьмя высоченными окнами и чуть не пятиметровым потолком. В одно из этих окон упорхнул самолетик, сбитый из планок и щепочек... Николай Сергеевич вздохнул и помрачнел. Мы молча присели за парту.
Слава не утешает, если человек погиб. Будь все земляне знакомы между собой, они бы ценили подвиги еще дороже! От друзей хотят одного: чтобы те жили. Необыкновенный поступок хорошо накладывается лишь на чужого. Близкому он всегда не по мерке: из-под подвига выглядывают просто руки и просто глаза - то, что незаменимо. Нет, подвиг не утешает, если человек погиб. Так и гжатчане живут неутешенными.
Пятый и шестой классы Гагарин учился уже в средней школе, одной на весь разбитый город. Нынче это просто жилой дом на Советской улице, дом 91. Первый этаж оштукатурен, второй бревенчатый, внутри скрипучая деревянная лестница. После ремонта многое переделано, даже окна поднялись повыше, а тогда они были низко, у самой земли. Два угловых окна - в бывшем пятом классе, где ботанику преподавала Елена Александровна Козлова. Она и привела в этот дом. Мы постучались в квартиру Черновых, Под любопытными взглядами двух девочек прошли на кухню, оклеенную синими обоями, остановились возле плиты... Елена Александровна показала на угол, где была сквозная дыра во двор: мальчишки совали в нее палку. Доска висела на стене, где сейчас буфетик. Перед доской располагались парты в три ряда; в среднем ряду сидел Юра Гагарин с Валей Налетовым, как ей помнится.
– Это был самый теплый класс. Солнце светило в окно весь день, - сказала Елена Александровна.
После сорока пяти минут тесноты, когда учитель и то проходил бочком к своему столику, а ученики сидели вовсе локоть к локтю, на перемену все выбегали во двор. Ранней весной старшеклассники после уроков запрягали коня Кобчика и ехали в лес за голыми озябшими топольками - их высаживали в школьном дворе.
– Постойте, когда же это было? Двадцать лет назад! Почти как у Дюма.
Елена Александровна переходит от дерева к дереву Да, деревья, как и дети, быстро растут!
Юра ей запомнился приветливостью. Исполнительный веселый мальчик.
Я понимаю желание учителей спустя двадцать лет после того, как Юрий сидел за партой, представить эту парту неисцарапанной, неизрезанной, а самого Юрия тем идеальным учеником, по которому извечно тоскует педагогическая душа. Преподавательница вспоминает его в белой рубашке, с повязанным пионерским галстуком...
А между тем я сомневаюсь, чтобы он приходил в школу каждый день одетым столь тщательно. Семья Гагариных бедствовала на разоренной войной Смоленщине. Отец пробовал разные заработки, а сыновья, случалось, ходили с военной санитарной сумкой по пустым полям, собирая прошлогодний картофель. Наоборот, более естественным представляются заплатанные курточки и стоптанные башмаки.
Алексей Семенович Орлов, собиратель истории Гжатска, старшая дочь которого училась в той же единственной тогда средней школе, покачал головой:
– Нет, конечно, он не был «розовым мальчиком». Он был живой и очень подвижный паренек. У нас поместному, по-смоленски, таких называют «сбродник».
– Колобродник?
– Вот именно.
А Наташа, его дочь, сказала:
– Мы жили школой. У нас так мало было радостей вне ее. В семьях ютились скученно и голодно. Не знали мы тогда ни театров, ни телевизора. Проходили Островского, а не видели на сцене ни одной его пьесы. Никто из нас не бывал даже в Москве, хотя она под боком, всего-то несколько часов поездом. Но нам не на что было ездить... Я до сих пор люблю своих учителей: они старались скрасить наше скудное детство. Хотя мы сами вовсе не ощущали его таким! После уроков мы сдвигали парты - собственно, это были просто узенькие, плохо струганные столики - и заводили патефон. Так часами слушали музыку или, под патефон же, танцевали. Не то что зала, даже коридора в школе не было. Только сенцы, лестница и тесные комнатенки классов. А мы не уходили из них! Без конца устраивали какие-то выставки, клеили альбомы, готовили самодеятельные вечера.
Я подумала: вот откуда активность подростка Юры! Его душа так жадно стремилась всегда к светлым и действенным проявлениям жизни. И он декламировал стихи на вечерах, пел в хоре, даже играл на трубе - он тоже не хотел уходить из школы!
Наталья Алексеевна Орлова вспоминала, как она видела Гагарина уже в конце апреля 1961 года в Праге, когда он тотчас после своего полета приехал в Чехословакию.
Как его встречали! Машина ехала не по асфальту, а по цветам; они дождем летели на него из всех окон. Он был смущен и улыбался так благодарно, так застенчиво!.. А вечером в театре на гастролях вахтанговской труппы Наташа сидела в ложе как раз напротив. И опять поразилась простосердечию и естественности Юрия. Он находился посреди членов правительства, рядом с президентом, но выглядел так, как человек, который редко бывал в театре и полностью захвачен сценой. Он подавался вперед, глаза его горели, а в смешных местах громко хохотал от удовольствия.
– Я тогда тоже стала как бы героиней среди своих знакомых, - сказала Наталья не без юмора.
– Ведь мы оказались не только земляками с Гагариным, но даже учились в одной школе. Только я его, конечно, совсем не помню тогда: он ходил в шестой, а я уже в девятый класс. Я так и не решилась к нему подойти...
В шестом классе воображением Юры завладела физика. Вернее, преподаватель физики Лев Михайлович Беспалов. Все, кто его знал, отзываются о нем как о человеке, полном внутреннего огня, выдумки и энергии.