Любимицы королевы
Шрифт:
Мальчики вернулись с покупками, и было жутко видеть, как Хиллы жадно принялись за еду.
Сара была потрясена, но вместе с тем довольна их признательностью. Они явно видели в ней ангела во плоти, всемогущую, прекрасную благодетельницу!
Сознавать себя в подобной роли было приятно. Она могла без особых усилий осыпать Хиллов такими благодеяниями, что все члены семьи навсегда превратятся в ее добровольных рабов.
Помощь Мэри и Френсису пришла с запозданием. Френсис умер через несколько дней
Теперь Саре оставалось только пристроить четверых сирот. Она велела девочкам явиться в родительский дом на похороны. Отправила туда денег, старую одежду и стала думать, как быть с детьми.
Первым делом требовалось найти места мальчикам. Мысль о том, что они в рваной одежде слоняются по улицам, ужасала ее. Сара рассказала принцессе Анне, что обнаружила нуждающихся родственников — надо было дать свою версию событий, пока Барбара Фицхардинг не начала распускать слухи, и Анна сразу же прониклась к ней сочувствием.
— У моей дорогой миссис Фримен добрейшее сердце, — вздохнула она.
— Я хочу пристроить их как можно скорее, — сказала леди Мальборо.
— Не сомневаюсь, что миссис Фримен найдет наилучший выход.
Сара нашла. Ее возмущало, что Маль находится в немилости, но она утешала себя тем, что все унижения забудутся, как только Голландец Вильгельм умрет и Анна станет королевой. Однако этот долгожданный исход все не наступал, поэтому Сара спешно поехала в Сент-Олбанс, где жили дети и Маль, обсудила с ним проблему и с его одобрения отправилась повидаться с их старым другом Сидни Годолфином.
Годолфин был таким искусным политиком, что сохранял высшую должность в казначействе, хотя состоял в партии тори, а в кабинете министров преобладали виги. Он прекрасно сознавал, что Мальборо находится в тени временно, поэтому стремился угодить Саре. Внимательно выслушав ее, Годолфин сразу же вызвался подыскать для старшего Хилла должность в таможне.
Совершив этот шаг, Сара решила еще раз съездить в тот захудалый дом и самой повидаться с детьми.
Когда леди Мальборо объявила о намерении посетить юных родственников, в доме Хиллов тут же воцарилась напряженность.
— Властность у нее прямо-таки королевская, — сказала Алиса.
— Ты права, — ответила Эбигейл. — Всем известно, что принцесса Анна восхищается нашей влиятельной родственницей и во всем следует ее советам.
— Сара руководит принцессой, — согласилась Алиса. — Поэтому я готова держать пари, что она подыщет места для нас.
— Для пари у тебя нет денег, — напомнила ей Эбигейл.
— Эбби, не старайся казаться равнодушной! Ты как будто ничуть не взволнована. Неужели не понимаешь, какое счастье иметь такую благодетельницу?
— Она всего-навсего подыскивает нам места, так как не может допустить, чтобы ее кузины были служанками.
— Не все ли равно… раз эти места будут нашими?
Эбигейл, пожав
— Идем, надо подготовиться к ее приезду.
С мыслью о старшем брате, уже ставшем служащим таможни по милости лорда Годолфина и леди Мальборо, они пошли в скудно обставленную спальню. Там лежали привезенные Сарой обноски ее дочерей, почти ровесниц тринадцатилетней Эбигейл и одиннадцатилетней Алисы.
Эбигейл надела шерстяное платье темно-красного цвета и, решив, что оно слишком уж роскошно для бедной родственницы, повязала поверх него льняной передник.
— Так хуже, — сказала Алиса. — Зачем это ты?
— Пусть не думает, что я подделываюсь под ее дочек.
Алиса расхохоталась.
— Ты выглядишь такой смиренницей. Я знаю, тебе все это так же неприятно, как и мне.
— Мы должны быть благодарны леди Мальборо.
— И потому терпеть ее не можем. Разве способен кто-нибудь любить тех, к кому должен испытывать благодарность?
— Смотря по тому, с каким видом преподносятся благодеяния.
— Эбби, речь у тебя совсем не как у служанки леди Риверс.
— Само собой. Я никогда не собиралась быть служанкой. Ты же помнишь, как папа настаивал, чтобы мы хорошо учились.
— Так или иначе мы были служанками — пока леди Мальборо не решила изменить нашу участь. Она всемогуща, как Бог. Хорошо бы еще подобно Ему оставалась невидимой. Тогда б я с большим воодушевлением пела ей хвалу.
— Алиса, не кощунствуй.
Та засмеялась и принялась с трудом застегивать поношенное платье Элизабет Черчилл.
— Хотела б я знать, Эбби, что у тебя на душе.
— Наверняка то же, что у тебя.
— Злишься ты когда-нибудь?
— Часто.
— Однако никак не проявляешь этого.
— А зачем?
Алиса вздохнула.
— Иногда я думаю, что ума у тебя больше, чем кажется.
Девочки стояли рядом, глядясь в зеркало.
— Вот и хорошо, — заметила Эбигейл, — потому что у меня почти ничего больше нет.
«Бедняжка Эбби! — подумала Алиса. — Дурнушка дурнушкой. Невысокая, худенькая и все же выглядит старше своих тринадцати. Уже маленькая женщина. Волосы жидкие, рыжеватого цвета, глаза маленькие, бледно-зеленые. Один нос только ничего, да и то кончик зачастую розовеет. К тому же у нее дурная привычка наклонять голову, словно из нежелания показывать людям такое невзрачное лицо. Хорошо, что она умна и умеет сдерживаться».
— Интересно, — мечтательно сказала Алиса, — что нам уготовила леди Мальборо.
Она наморщила лоб, с лица ее исчезло взрослое выражение, наложенное тяготами жизни, и она стала выглядеть обычной одиннадцатилетней девочкой.
— Эбби, я не хочу уезжать. До чего я ненавижу бедность! А ты?
Эбигейл пожала плечами.
— Что толку ненавидеть? Мы бедны — и тут ничего не поделаешь.
— Тебе никогда не хотелось стать влиятельной… как она? Представь, что налетаешь, как ураган, на бедных родственников…