Любимые не умирают
Шрифт:
— Ой, Акимыч, это правда? Никого не заражу? И Димку могу на руки брать не боясь?
— Теперь уж ништо не страшно. Одно помни, берегись сквозняков и сырости, они тебе еще страшны.
За три дня до Пасхи поехал Акимыч в деревню, в магазин, чтобы купить кое-чего к празднику заранее. Вернулся уже вечером с полной телегой покупок. Пока переносили их в дом, старик молчал, и Катька догадалась, кто-то основательно подпортил настроение человеку.
Баба тоже не сидела, сложа руки, подготовила к светлому дню все, что делалось загодя. А
— Хорошая ты женщина! Трудяга! Настоящей хозяйкой сделалась. Гля, как дом прибрала, глаза радуются. И к столу приготовилась. Вот токмо я худые новости привез. Сбирается деревенский люд с облавой в лес. Хотят медведей погубить. У хозяев скотина пропала. Троих телят не стало, да двух коров. Не из стада! Его еще не гоняют на луг. Только после Пасхи поведут. От дома, из сарая скотину уволокли. Кровь от деревни до самого леса текла. Ох, сколько брани наслышался, и грозили мне всех зверей сгубить до единого. Даже милицию вызывали, жалоб целый сундук на меня настрочили, будто я их телят и коров пожрал.
— А с чего они на медведей взъелись? Наш Гришка в сарае сидит, даже во двор не пускаем. Одна матуха столько скота не съест. Ей коровы на весь месяц хватит. Может это волки? Они по голодухе, особо зимой, сколько раз прибегали в деревню,— говорила Катька.
— Зимой! А теперь весна! Да ведь не только на моем участке медведи! Их полный лес и каждого жаль. Опять же в проруху ваш Васька влетел. У него коровы с телком не стало. Громче всех глотку драл. А уж как обзывал, повторять гадко. И снова грозился голову мне снести! Обещал на Пасху поминки устроить по моей душе. Брехал, будто я до печенок деревенских достал.
— Кто бы там пасть отворял? Он завтра себе корову купит, если захочет,— не выдержала Катька.
— Брехал, что я его и всех деревенских по миру пустил, нищими поделал! — вытирал лесник пот со лба.
— А разве ты тех коров взял? Может, стая волков объявилась? — не унималась баба.
— Не-ет, Катерина! Следы в грязи остались, все медвежьи. Ни одного волчьего. Люди в деревне тож не слепые и видели. Медвежьи следы от волчьих отличить умеют, на то большого ума не надо. Другое страшно, что озверев, припрутся в лес. Сколько зверей погубят. А и сами вряд ли уйдут без потерь. Медведь свою жисть и башку даром не отдаст. В лесе он хозяин. Вот и устроят поминки, только кто и по ком? А ведь светлый праздник скоро! — горевал лесник.
— За ночь остынут, одумаются. В деревне мало кто решится сунуться в лес, да еще накануне Пасхи, теперь в каждом доме к ней готовятся,— вспомнила баба.
Они поговорили недолго. Катька, убрав посуду со стола, пошла в сарай покормить медведей, разговаривала с Гришкой. Тот, смешно чавкая, уплетал картошку, ел рыбу из рук бабы. Пестун Шурик присосался к меду. И вдруг Гришка насторожился, зарычал, подошел к двери, нюхал воздух со двора. Катька заметила, что шерсть на загривке зверя встала дыбом. Медведь рявкнул, попытался выдавить дверь, но она не поддалась.
— Чего надо? Иль в деревне не набрехались? — спросил нежданных гостей.
— А ты как хотел, на халяву отмазаться от нас? Помнишь, какой штраф из-за тебя слупили с нас в ментовке? А ведь мы ничего не поимели. Теперь кто наши убытки оплатит?
— Слышь, старый мудило, менты тебе отслюнили со штрафа? А может, весь отдали? Давай наше возмести по полной программе. Не то уроем и ни одна зверюга не сыщет где могилка твоя! — осклабился Вася.
— Я ваш скот не трогал! И пошли вы все отсюда, покуда милицию не вызвал! — пригрозил Акимыч.
— Не успеешь, старый козел!
— Мы тут не шутим, гони «бабки» за скот!
— Я его не трогал!
— Твое зверье порвало коров! Ты и гони! Слышь, не то твою печенку до самой жопы вырвем! — взяли лесника в кольцо.
Катька увидела, как Васька поддел кулаком Акимыча. Старик отлетел на ступени, его принялись пинать ногами все трое.
— Не троньте деда, козлы! — заорала баба.
— Во! И эта чахоточная транда вылезла наружу! Тебя кто звал?
— Брысь отсюда облезлая крыса!
— Ты, чокнутая, знаешь, что этот пидер утворил? Полдеревни оставил без скота! А ты за него свою гнилую жопу дерешь? Неси деньги, дура, если хочешь его спасти! Небось знаешь, где он их прячет! Если не дашь, душу из него вышибем, он и перднуть не успеет! — ухмылялся Васька, вытащив из-за пояса охотничий нож, и подошел к Акимычу. Старик попытался встать, но Васька сунул ему в бок ногой, дед упал, застонав от боли.
— Не бейте! Я сейчас вернусь! — крикнула баба, поспешно открыла двери сарая, из них черной молнией вылетели Гришка и Шурик.
Катька схватила со стены охотничье ружье деда, выскочила на крыльцо, увидела как один мужик бежит из леса, не видя дороги под ногами. Ваську подмял Гришка, уже снял с него скальп. Тот обливался кровью, пытался вырваться из-под медведя. Второго мужика поймал Шурик. Он драл его уже окрепшими когтями, кусал лицо, плечи, руки и не отпускал, не давал передохнуть.
— Катька, сука, убери зверей! — услышала голос брата.
— Я обещала отомстить. Помнишь такое? Вот и получил! — помогла встать Акимычу, тот хрипло крикнул:
— Гришка! Ко мне живо!
Но медведь не услышал или не захотел послушаться мужика. Он разрывал на куски своего врага, остервенело рычал и, казалось, впервые почувствовал себя настоящим зверем.
— Он же порвал мужика насмерть! — испугался старик, увидев, что Василий мертв.
— А зачем они пришли с ножом? Кто их звал сюда? Вот и получили! — отвернулась Катька от брата, какой впервые лежал тихо, не кричал и не грозил никому.
Второй мужик, вырвавшись от медвежонка, уходил в деревню, поливая кровью каждый свой шаг.