Любимые женщины Леонида Гайдая

Раззаков Федор Ибатович

Год пролетел незаметно, и Крючкова вновь оказалась в Москве, в Щепкинском училище. Но прошлогодняя история повторилась: ее вновь «срезали». Встав перед выбором – возвращаться ли ей ни с чем на родину или попытаться устроиться в Москве, – Крючкова выбрала последнее. Безуспешно обошла несколько столичных предприятий в поисках хоть какой-то работы. Но ее никуда не брали, даже в дворники, потому что она была лимитчицей. Ей приходилось тяжело: она закладывала вещи в ломбарды, спала на вокзалах. Наконец ей повезло: ее взяли слесарем-сборщиком на ЗИЛ на трехсменку. Платили мало, и она на всем экономила. Ела по две рыбные котлеты в день по 5 копеек и одну булочку за 7 копеек. И везде ездила

бесплатно, «зайцем». Однако это продолжалось недолго. Выдержать физически работу у станка Крючкова не сумела – однажды перед сменой села на кровати, а встать не смогла. Тут же подала заявление об уходе.

Вернувшись на родину, Крючкова устроилась на работу старшим препаратором в Кишиневский сельскохозяйственный институт. Проработала там до лета, после чего вновь отправилась покорять Москву. Только на этот раз решила испытывать судьбу не в «щепке», а в Школе-студии МХАТ.

Светлана Крючкова вспоминает: «Поздний вечер. Комиссия устала. Думаю: сейчас остановят, надо быстрее продемонстрировать все – обаяние, темперамент, выразительность. И как начала дурным голосом орать. Олег Георгиевич Герасимов говорит мне: «Что ты так орешь-то? Не надо так, ты неправильно читаешь». И тут у меня вся обида, которая за три года накопилась, все бессонные ночи на вокзалах, это безденежье, этот голод, завод с его трехсменкой – все всколыхнулось, я разрыдалась и сказала: «Я знаю, как вам надо читать и кого вы сюда принимаете. И как – тоже знаю». И дальше пошел «Монолог Чацкого». Думала, сейчас услышу: «Пошла отсюда вон!» А он сказал: «Выйдите все; Крючкова, останься».

Начало учебы в Школе-студии радостей и легких успехов Крючковой не принесло: этюды делать она не умела, была слишком скованна и неприметна. Но когда стали играть отрывки, тут она оказалась далеко впереди многих своих однокурсников. На студийной сцене она сыграла роли: Анфиса в «Угрюм-реке», Леди Милфорд в «Коварстве и любви», Хадича в «Тополек мой в красной косыночке». На четвертом курсе Школы-студии Крючкова вытянула свой счастливый билет – попала на одну из главных ролей в телевизионную картину Алексея Коренева «Большая перемена» (до этого она снялась в небольшой роли опять же в телефильме «Двое в пути»). Причем попала туда благодаря помощи своего первого мужа – актера. Ему предложили в этом фильме сыграть роль Ганжи, но роль его не устроила, и он попросил жену отнести сценарий обратно на «Мосфильм».

Светлана Крючкова вспоминает: «Я приехала на студию и в дверях столкнулась с незнакомым человеком, который вдруг спросил: «А что вы делаете вечером?» Я сразу насторожилась, надменно так говорю: «А что?» – «Приходите репетировать».

Это был Коренев, режиссер фильма. И я пошла на репетицию. Увидела там Кононова и Збруева, уже известных актеров. Режиссер мне поставил задачу: «Вы – Светлана Афанасьевна, жена Ганжи». Он вас втаскивает в комнату, а вы изо всех сил сопротивляетесь». Начали репетировать. Збруев меня тащит, а я чувствую, что силы неравны – он побеждает. И от отчаяния, не зная, что делать, я его укусила за палец. Пошла кровь. Режиссер сказал: «Все! Достаточно!» Я пошла домой и по дороге расплакалась, понимая, что не справилась с задачей. Только я пришла домой – раздается телефонный звонок. Звонит ассистентка режиссера: «Вы будете сниматься, но совсем в другой роли». Я была потрясена: меня, студентку, утвердили практически без проб!

Петь в фильме, по сценарию, должен был Ганжа. Но Збруев у нас был непоющим. А на съемках в Ярославле мы по вечерам собирались в гостинице и пели. Когда вернулись в Москву, мне позвонил Коренев и вызвал к себе. Когда я приехала, там сидел композитор Колмановский. Я остолбенела, а Коренев сказал: «Спой что-нибудь

Колмановского». У меня сразу же все вылетело из головы! Спрашиваю: «А можно, я спою Пастернака?» Спела Пастернака «Засыпало все дороги». Колмановскому понравилось, и они решили, что петь в фильме буду я. Была написана песня «Черное и белое», которую я исполняю в картине…»

Фильм «Большая перемена» вышел на голубые экраны в мае 1973 года и принес огромный успех его создателям. Не стала исключением и Крючкова, исполнившая в картине роль Нелли Ледневой. Став на долгие годы визитной карточкой актрисы (притом что получила она за нее не самые большие деньги – 400 рублей), она сыграла положительную роль в ее творческой судьбе – когда в том же году Крючкова окончила Школу-студию, ее пригласили к себе сразу пять столичных театров: «Современник», Ленком, Маяковского, Станиславского и МХАТ. Крючкова выбрала МХАТ.

Однако на сцене Художественного театра Крючкова отработала всего около полутора лет (сыграла в спектаклях: «Последние дни» М. Булгакова, «Синяя птица» М. Метерлинка, «А зори здесь тихие…» Б. Васильева). После чего покинула Москву и уехала в Ленинград. И виной всему была новая любовь, которую она встретила на съемках одного из фильмов.

В 1974 году Крючкову пригласили в свои проекты сразу два режиссера: Леонид Гайдай с «Мосфильма» (в «Не может быть!») и Виталий Мельников с «Ленфильма» (в телефильм «Старший сын»). Роли были разные: у Гайдая актриса должна была перевоплотиться в совслужащую, которая изменяет своему мужу (тоже, кстати, ловеласу), у Мельникова ей предстояло сыграть одинокую женщину-судью, которая не прочь завести интрижку с залетным кавалером. Именно на последней картине актриса и встретила свою новую любовь – оператора фильма Юрия Векслера.

Так получилось, что съемки обеих картин проходили почти в одно и то же время: «Не может быть!» снимали летом – осенью 74-го в Астрахани и Москве, «Старшего сына» – осенью того же года под Ленинградом. Так что Крючковой приходилось мотаться между двумя городами. Но это того стоило – эти фильмы добавят ей лишнюю толику славы, превратив в одну из самых популярных актрис советского кино.

Но вернемся к съемкам «Не может быть!».

11 октября был последний съемочный день в Астрахани, после чего группа вернулась в Москву, чтобы здесь продолжить работу в павильонах «Мосфильма».

Съемки возобновились лишь через месяц, поскольку не все декорации были готовы к сроку. 15 ноября начали снимать «веранду Горбушкиных»: Горбушкин и его жена Анна Васильевна завтракают. Горбушкин читает в газете заметку о суде над расхитителем народного имущества, которому дали 10 лет тюрьмы, и тяжело охает. Жена удивляется: «А чего ты расхищаешь? Подумаешь, раз в десять лет гнилье какое-то принесет и газеты читать не может. Вот другие заведующие несут, несут, несут…» Горбушкин: «А я не несу? Я, по-вашему, розы нюхаю? А это что? А это? А на тебе что?..»; в дом заходит милиционер; Горбушкин начинает хаотично собираться.

18 ноября – к Анне Васильевне, которая занята тем, что прячет деньги, заходит ее сосед Резников.

19 ноября – к Анне Васильевне приходит ее брат Петр Васильевич.

20 ноября – Петр Васильевич продает две картины полной даме (Н. Крачковская) и ее мужу Лелику (И. Ясулович). Муж интересуется: «А чьих кистей эти работы?» – «Чего?» – не понимает братец и тут же бежит справиться об этом у сестрицы. Но та раздраженно отвечает: «Нет там никаких кистей!» Полная дама интересуется о ценах на картины, и братец называет запредельные суммы. Дама возмущена: «Не смешите меня! За какую-то березовую рощу 200 рублей?» На что братец парирует: «Да тут одних сухих березовых дров кубометров 40!»