Любимых не отпускают
Шрифт:
Звонко луплю его по плечам, а уже через секунду до крови прикусываю нижнюю губу.
— Шизануться можно от твоего запаха! — Лео раздвигает мои ноги и проводит языком по чувствительной плоти. — Вкусная! — обдает горячим дыханием.
Растерянная, я вздрагиваю всем телом. Приподнимаюсь на локтях. И окончательно шалею от голодного взгляда моего личного божества.
Это больше, чем похоть.
Это такая жажда, которой невозможно сопротивляться.
Ни один мужчина не смотрел на меня с такой потребностью.
— Ты все еще только моя. — Этот наглый собственник прокладывает дорожку из поцелуев с живота вниз. Вставляет в меня сразу два пальца. И быстрым языком высекает предательский стон.
— Гори в аду, Лео Рауде! — цежу я сквозь зубы, падая на подушку. — Гори… — хриплю, выгибаясь дугой.
Отключаюсь я где-то среди ночи.
Не знаю, сколько времени на часах. Не помню, в чьей я комнате. В моей маленькой вселенной есть лишь горячие руки, которые гладят по спине. Жар сильного мужского тела. И какая-то особая гравитация, притягивающая меня к Лео.
Сквозь сон я слышу тихие слова. То ли клятвы, то ли раскаяние. Чувствую влагу на своих ресницах. А потом… намного позже — музыку.
Тягучая мелодия льется из-за двери. И словно это не рояль, а волшебная дудочка Нильса, я заворачиваюсь в одеяло и иду на звук.
Как можно было догадаться, за роялем Лео. Растрепанный, босой, в белоснежном халате, он не похож на самого себя. А тусклая напольная лампа — единственный источник света — делает его настоящим падшим ангелом. Все еще могущественным, но уже неспособным оторваться от земли.
— Не спится? — Я останавливаюсь рядом с роялем, поправляю свой пышный ночной «наряд».
— В комнатах Вики и няни хорошая шумоизоляция. Я им не помешаю. Можешь не волноваться.
Рауде бросает на меня быстрый взгляд. Чувственные губы изгибаются в полуулыбку. И пальцы вновь начинают свой танец по клавишам.
— В квартире, где мы жили между моими турами, тоже был рояль. Девочки привыкли к тому, что иногда я играю по ночам.
— Тебя пустить?
Лео встает, но я предусмотрительно делаю шаг назад.
— Нет, спасибо. Сегодня во мне не осталось сил даже на это… — Прячу улыбку. — Лучше послушаю.
— Можешь сделать заказ. Что для тебя сыграть?
— Последнюю мелодию. Это что-то новое?
Так странно — не воевать с ним, не прятаться, а вот так… говорить о спящей дочке и музыке. Будто он действительно всего лишь композитор. А я одна из девиц, оставшихся на ночь. Первая за пять лет, если верить его словам.
— Это будет твоя новая песня. У меня пока нет слов. С ними в последнее время… трудности, — с паузой произносит Лео.
— Со словами у нас всегда были трудности, — не могу не согласиться.
— Когда-нибудь мы это исправим.
Лео
— Не хочу о будущем. — Опускаюсь в своей «тоге» на пол. В доме тепло, но я все же закутываюсь. Как бабочка в кокон, с ног до головы. — Завтра мы с тобой снова будем ругаться, злиться друг на друга. А сейчас… я пока не готова.
— Тогда можем о прошлом. Далеком прошлом, — предусмотрительно уточняет Лео и повторяет проигрыш моего нового хита.
— Расскажи о музыке, — спрашиваю о самом безопасном. — Когда ты стал писать песни? И как вообще умудряешься быть «тем самым Леонасом Рауде». Владельцем фабрик, заводов, газет, пароходов и… — мучительно ищу нужное слово. — … творцом.
Глава 40. Откровения
Ева
— С творцом ты загнула, — смеется Лео. — Моя задача обслуживать публику. Желательно по высшему разряду.
— Каждая твоя песня становится хитом. Если бы не ты… не было бы никакой Евы. Да и других.
— Это называется знание запросов аудитории.
— Зануда! — морща нос, отмахиваюсь от него.
— Еще одно слово, и я так занудно тебя трахну, что сорвешь голосовые связки.
— А вот угрожать не нужно. Там все и так… натерто. Лучше расскажи, как ты во все это ввязался.
На всякий случай я отсаживаюсь от этого эротического маньяка на пару шагов назад и изображаю внимательного слушателя.
— Когда-то я достаточно серьезно занимался музыкой. — Лео поднимает голову вверх, словно на потолке должны появиться титры с подсказкой.
— Концерты в филармониях?
— Там тоже. Но чаще в ресторанах. Они приносили больше денег, и можно было не искать подработку, — усмехается.
— Так ты еще и подрабатывал? — становится совсем интересно. — Что-то противозаконное? Ты тогда научился драться?
— Там я научился переносить тяжелые грузы и собирать шкафы. Драться пришлось учиться раньше. Мой отец был военным. Ему категорически не нравилась мамина затея с музыкальной школой. Чтобы они не ссорились, я старался быть лучшим и там, и там.
— Честно говоря, я не представляю тебя ребенком.
Наверное, это глупо звучит. Зато чистая правда. Я легко могу представить маленьким Пашу или Каткова. Догадываюсь, каким деятельным и добрым ребенком была Марина. А вот Рауде…
Этот мужчина так качественно обтесал себя, вытравил из образа любые намеки на слабость, что кажется вечным взрослым. Таким застрявшим во времени Бенджамином Баттоном («Загадочная история Бенджамина Баттона» — художественный фильм Дэвида Финчера).