Любимый (м)учитель

Левина Ксюша

Вероника убрала тетрадку, закрыла глаза и снова стала наслаждаться сквозняком на щеках. Он прекрасен. Егор — прекрасен, и его слова тоже.

Он боится, он не понимает и она, Вероника теперь умнее. В её руках не только власть над ним и его душой, но и знания. Теперь она его разобрала, как сложный танец и готова довести дело до конца. Она готова сорваться и бежать, искать его и обещать, что плевать на всё, что плевать если закончится, что он может ей доверять, а она ничего не попросит,

что всё хорошо, пусть не навсегда.

И сорвавшись с места Вероника и правда побежала, вырвалась из дома, из тепла в осенний вечер, прохладный и промозглый и так и застыла на крыльце.

Егор не сидел на лавочке, не сидел на крыльце. И не было припарковано у забора его машины.

— Где он? — спросила сходу, приближаясь к компании у костра.

— Уехал.

— Куда?

— Не знаем.

— И ничего не сказал?

— Ничего.

Она достала розовую раскладушку, набрала номер и через три гудка услышала голос от которого всё и ликовало, и умирало одинаково.

— Где вы?.. я всё прочитала.

— Я вернусь. Мне нужно было подумать, я недалеко.

— Недалеко?..

— Ты можешь придти, прямо по тропинке, я… навстречу.

— Егор, — ему показалось, что она впервые позвала его по имени.

— Что?

— Всё хорошо?

— Иди ко мне.

Она прошла мимо Льва, мимо Саши и Леры, к калитке, за неё и по тропинке бесконечно долго, а сердце предчувствуя что-то нехорошее, сходило в груди с ума, колотилось безумно и будто голосок в голове шептал: «Беги, беги, беги к нему, девочка!»

Когда его фигура замаячила впереди, Вероника уже неслась так быстро как могла, и в итоге повисла на его шее, и почти сразу его губы, нашли её губы. Долгий, долгий поцелуй, который всё никак не заканчивался, а в горле уже скребло и губы начали шептать что-то глупое и нежное.

— Стой, стой, — остановил он. Сталь в глазах, решимость.

О чём он тут думал?

— О чём вы думали?..

— Вероника, мы больше не можем.

— Нет, — её будто кто-то толкнул в грудь, больно, так что вышибло из лёгких воздух.

Будто она теперь летела спиной вперёд не зная обо что ударится и где этот полёт прекратится. Острые пики ли там, или камни… теперь она одна. Теперь она останется одна.

Она его потеряла.

Но была же готова!

Ты же была к этому готова!

Так почему у тебя слёзы бегут по щекам, и почему ты дрожишь, будто околела, почему у тебя потерянный вид.

Он писал, что привязан к тебе, он писал, что тебе принадлежит.

Так может это просто сон? Может это тебе только снится? Проверь. Ущипни себя.

— Мне это не нужно, Вероника. Я тебе не дам, того, что тебе нужно. Я разрушу всё светлое, что в тебе есть…

Он

любит тебя, ты же знаешь.

Ущипни себя, девочка. Он просто тебе снится.

Он просто запутался.

—…я не знаю, что с собой делать, я помешался, я не мыслю здраво и должен понять, что будет дальше.

Он трус? Да он же просто трус.

Он любит тебя, Вероника.

— Вы любите меня, Егор Иванович, — тихо сказала она, глядя ему в глаза.

— Да, — кивнул он. — Это самый вероятный диагноз.

На одну сладкую секунду всё окрасилось и стало цветным, а потом снова ушло во мрак монохромной старой киноплёнки. Он сказал "Да", а потом сказал "Нет". И подозрение, что он лжёт не ушло, понять бы что именно из сказанного не правда.

— И вы уходите?

— Ухожу.

— Потому что не хотите сделать мне больно?

— Потому что чем меньше мой мир, тем сложнее мне дышать. И пока я ничего тебе не пообещал, нужно всё прекратить. Приостановить. Прекратить, — его слова казались пустыми, как яичные скорлупки. ничего не значащими. По крайней мере так считало глупое Вероникино сердце.

— Меньше?.. Мир?..

— Он сужается до… моей комнаты, в которой должна быть ты. Ничего вокруг не вижу, это неправильно, — я не хочу видеть мир, за твоим плечом. — Я перееду, что-то придумаю. Хоть две недели. Три, я не знаю, сколько мне будет нужно!

— Мне вас… ждать?

Это не была надежда, Вероника не была так глупа. Она не верила в пресловутое «Я люблю тебя и потому оставляю!». Она пыталась понять его. И пыталась понять, как далеко он зайдёт в своих экспериментах.

Он эксперементирует со своими чувствами. Он анализирует, он всё записывает, это исследование и она там — подопытная. И чем больше его уничтожала эта история, тем больше он боялся делать следующий шаг.

Она любила долго. Сильно.

А ему кажется, что всё несётся с бешеной скоростью и никак не остановится, и он хочет сойти сейчас, пока не разбился вдребезги.

— Вам страшно, — шепнула она, видя, как дрожат его руки, как он отражает её потерянный вид, как хочет подойти ближе и снова поцеловать.

Он сжимал и разжимал пальцы, он то и дело делал к ней шаг, а потом отступал.

— Очень.

— А если станет хуже?

— То я буду верить в твоё милосердие.

— А если я не буду милосердна?

— Мне уже плохо при мысли об этом. Я не прошу у тебя времени. Время — это надежда, а я давать её не хочу. Я прошу у тебя просто… попытаться… Ты же понимаешь меня?

— Нет.

— Ты презираешь меня?

— Нет.

— Я не хочу сделать тебе больно. И лучше я сделаю это сейчас, чем когда будет…