Любимый с твоими глазами
Шрифт:
– …Почему вы не общались?
– спрашивает Давид, после того, как узнал, кто его дед.
Ох, боже, ладно. Это тоже сложный вопрос, но его я хотя бы могу объяснить просто…
– Он меня очень сильно обидел.
– Из-за меня?
– Что ты?
– улыбаюсь и мотаю головой, держа сына за ручку, пока мы медленно идем по парковой аллее, - Он не знает о тебе ничего. Если бы знал, был бы счастлив.
– Точно?
– На сто миллионов процентов.
– Как тогда обидел?
– Обманул.
– Так сильно, что ты его не простила?
– Так сильно…
Давид
– Мам, раз так, что мы здесь тогда делаем?
Господи! Ну вот кто придумал детей с их очевидными и такими простыми вопросами, что бьют в самую суть? Я ведь сама не знаю…просто по-другому не могла.
– Он очень сильно болеет.
– И что? Пусть вызовет врача, ты то тут при чем?
– Давид…он очень болеет. Понимаешь?
Давид со смертью не сталкивался, лишь раз, если так можно сказать. У него был хомячок, который умер, поэтому он завел себе Молнию. Они-то долго живут, как никак — вычитал, все изучил.
– Как…Хома?
– тихо спрашивает, я киваю.
– Как Хома.
Ну все. Теперь нас накрыла грусть. Вон и он потух, да и у меня на сердце тяжесть — нет! Не хочу впадать в уныние и тем более не хочу, чтобы сын грустил, поэтому улыбаюсь и указываю на пруд.
– Давид, смотри, там уточки! Пойдем покормим?
– Так нечем…
– Как же? Мы же забегали в магазин.
– Ты купила булку?!
– Знала, куда тебя веду. Пойдем.
А еще я прекрасно знаю, как отвлечь своего ребенка. Он у меня обожает животных, и я всерьез думаю купить ему собаку. Небольшую какую-нибудь, контактную, ладящую с детьми. Знаю, что он о ней мечтает в тайне, просто боится, что с ней что-то случится. Но надо. Если бы я не боялась, что снова меня постигнет та же история, что с бывшем мужем, может быть, я была бы сейчас счастлива, а не пялилась на тот самый берег прямо напротив нас, где мы с ним впервые поцеловались.
Ох, черт, сколько же здесь воспоминаний…
А дома не лучше. Я укладываю Давида спать после того, как мы заказываем еду на дом — готовить совсем сил нет. А потом погружаюсь в прошлое с головой за бокалом вина, который иногда себе позволяю, когда вот так же, как сейчас, на меня накатывает.
И снова, как тогда. Я сижу на том же месте, где сидела в нашу последнюю ночь, пью такое же вино, разве что с одной разницей — одна. Но в постели лежит его маленькая копия, которая действительно меня там ждет.
***
С утра я просыпаюсь первая, даю сыну выспаться, а сама начинаю уборку. Вообще, все вещи Олега я надежно спрятала еще шесть лет назад за дубовой дверью его кабинета, но на всякий случай обхожу все по кругу и натыкаюсь на нашу фотографию, на его старые кеды и на скан его паспорта. Тогда, шесть лет назад, выкинуть все то, что он не забрал, когда сбегал от меня в диком восторге, я не смогла — сейчас запросто. Безжалостно швыряю его добро в огромный мусорный пакет, а потом захожу в кабинет. Ох боже, там-то вещей гораздо больше — пара пиджаков, стопка бумаг, еще какой-то хлам, его
Даже больше. Перед тем, как поехать в Тулу, я сто раз убедилась, что его здесь нет и близко. Так, по старым каналам, аккуратно уточнила — Олег домой больше не приезжал. Он и мать свою забрал, а вот брат остался и отказался уезжать в Москву. Потом, правда, залетел по-крупному, когда снова связался с сомнительной компанией. Сел в тюрьму. Не знаю, пытались ли они его откупить, но факт остается фактом, а прогноз мамы стал истиной: Сережа сидит уже три года. Ну и плевать. Нет, чисто по-человечески, мне его немного жаль, неплохой он парень, наверно, просто притягивает неприятности. Привык, что за него все решает старший брат и мама — может так хоть повзрослеет. Знаю, жестоко, но иногда это единственная возможность для кого-то, а мне благо — Елагиных здесь нет. И хорошо. Клянусь, если бы была хотя бы одна возможность нам здесь пересечься, ни за что бы не приехала.
Но я здесь, и я продолжаю убираться, пока Давид ест свой завтрак и смотрит на кухне мультики. Точнее как? Я думала, что он на кухне, поэтому очень удивилась, когда вышла из гостиной и наткнулась на сына в пижаме в прихожей. У двери. У открытой двери.
– Та-а-ак…что за побег из курятника?
– Да я просто…
– Давид. Даже не пытайся выкрутиться.
Резко краснеет, я хмурюсь. Что задумал, чертенок?! И знает, ведь, не отстану, поэтому тяжело вздыхает и толкает дверь. На пороге огромный букет алых роз — моих самых нелюбимых цветов.
– Это что еще за…
– Твой этот…индюк в костюме прислал.
– Индюк…Давид! Сто раз тебе говорила…
– Да-да-да, не давать никому обидных кличек. Я помню! Но он правда индюк…
– Его зовут Семен…
– Мне плевать.
Надувается и резко поворачивает на кухню — уходит. В этот момент я буквально узнаю в этом жесте Олега. Тот тоже любил так делать, брови еще уронит на глаза и почапает — сын делает так же. У него словно нет слов, а еще нет желания что-то выяснять, потому что «что-то» сильно расстроило. И что же его расстроило, мне интересно узнать? Я затаскиваю цветы в дом, потом кладу их в ванну и захожу на кухню. Давид ковыряется в своих хлопьях, весь такой колючий-колючий…
– Так, что происходит?
– Ничего.
– Давид, прекрати, - присаживаюсь рядом и слегка тереблю его ручку, - Поговори со мной. Тебе же дядя Сема нравился…
– Он меня подвел.
– Как это?
– Я ему позвонил и сказал, что ты очень расстроена, а он от меня отмахнулся! Еще и цветы твои НЕЛЮБИМЫЕ прислал!
– тараторит вдруг, а я глазами хлопаю и перевариваю.
Ага. Круто. То есть, он за моей спиной спер мой телефон и позвонил…Ох боже, когда…вот когда он успевает?!