Любимый жеребенок дома Маниахов
Шрифт:
Решайте сами, где мы — в парадисосе или в старом Риме, сказала нескольким своим питомцам Зои у развалин портика, там, где когда-то был вход в баню. Но раньше в империи это было так, как вы сейчас увидите, мужчины и женщины не стеснялись своих тел, они изображали их на фресках и делали статуи обнаженных богов, статуи стоят по всему Городу и сегодня, хотя уже далеко не все горожане могут назвать имена этих созданий, так похожих на обычных людей.
Элагабал, сказала Зои, ездил по дорожке ипподрома голым в золотой
Даниэлида, державшая на плече серебряный кувшин для мытья, уверенно кивнула. Она все давно выбрала.
— А сейчас вообще никто не помнит, кто такой этот Элагабал, кроме того что телосложения он был отличного, — завершила Зои. — Никаких подвигов за время своего правления он не совершил. Но мальчик, говорят, был отвратительный. Ну, ладно, не отводите друг от друга взглядов там, у бассейна, и постепенно вы поймете, как это было. Тогда, в том Риме.
Тут мы начали заходить, и разговоры стихли. Звучали только восхищенные возгласы.
Под куполами бани был полумрак, но на земле змеились огненные цепочки из масляных канделябров. Увидеть голых женщин во всех подробностях тут никто из молодежи бы не смог, но всем вдруг стало спокойно и хорошо. Мы начали счастливо вздыхать.
Загудели голоса, среди огней разбрелись неясные фигуры. Не знаю, как Прокопиус это сделал, но теплые испарения пахли свежей травой и хвоей. Кажется, это когда-то была отличная баня.
Я вдруг понял, чего мне все эти дни не хватало, устало присел на скамью, сбрасывая тунику и пояс, заворачивая бедра в тонкую ткань.
И тут сзади раздался уважительный возглас. Подросток — Илиополит, если не кто-то с еще более сложным именем — протягивал к моей спине руку и что-то говорил. Анна была далеко, да, собственно, вообще не виднелась.
Но тут Зои, завернутая в полотно, возникла из теплого тумана (Илиополит сразу начал отводить от нее глаза) и перевела:
— Что это за рваный шрам у вас на левой лопатке, прямо над сердцем, наставник Маниах?
— Кинжал, — коротко и без подробностей ответил я. — А поскольку мне в тот же день пришлось тронуться в путь, то рана начала гореть, и жив я сегодня только чудом.
— А вот это белое пятно… дайте я посмотрю еще спереди… это же стрела, наставник Маниах? Она проткнула вас насквозь? Вы были солдатом? — снова зазвучал голос Зои.
Наверное, не надо этого было делать, но зачем человеку слава, если нельзя хоть иногда воспользоваться ее сладкими плодами?
— Солдат — не совсем точное слово, — сказал я Илиополиту, глядя в глаза Зои. — В тот день я был эмиром, и у меня под командой было три тысячи воинов. И мы даже победили. А теперь благодаря этой победе вашей
Сзади воцарилось молчание, а Зои смотрела на меня сверху вниз, как на одного из подопечных.
— А говорят, что боевые шрамы нравятся женщинам? — поинтересовался, наконец, невидимый мне настойчивый юнец.
— Шрамы — нет. Но иногда им нравятся мужчины, которых эти шрамы, возможно, сделали… другими, — сказала она за меня. А потом перевела свои слова — или произнесла что-тo совсем другое, потому что юноша, извиняясь и так же избегая смотреть на Зои, с ее беззащитно белевшими в полумраке ногами, скрылся.
Но после этого я заметил, что число людей, как бы случайно заходящих мне за спину, заметно возросло.
Прокопиус сидел в сторонке, на лице его была усталость победителя.
— А правда ли, что в вашей стране считают, что под полом бань живут демоны, они же драконы? — полюбопытствовал я, с помощью возникшей из тумана Анны.
— Может быть, господин наставник. Но в этой бане под полом не живет ничего, — сказал он очень вежливо и спокойно. — Мы перевернули все плиты до единой, прочистили все трубы, и все дымоходы.
Что ж, никакого особо интересного ответа я и не ожидал.
Под куполами слышался плеск и звук капель, звучали какие-то слова, эхо голосов. Но вся эта юная компания так и не могла успокоиться, улечься на теплые камни. Они ругались. И Анна, яростно воевавшая с полотном и довольно обширным телом, выпиравшим из него, помогла мне молча поучаствовать в очередном разговоре. Из которого я даже с переводом не понимал почти ничего, но обращались почему-то очень часто ко мне, возможно, желая, чтобы восточный варвар увидел, наконец, свет во мраке.
— И кому, скажите, все это мешало? Кому?
— А им все мешает. Праздники молодого вина им тоже мешают. Кто обозвал ипподром сатанодромом? И сказал, что там нельзя находиться монахам, жрецам и женщинам?
— Нет, вы мне скажите, почему если пост, то нельзя ходить в баню? Где лучшие бани Города? На что похожи великие термы Зеуксиппоса? Почему они построили свои собственные бани, по всей империи, и взяли их в свои руки? Почему с женщиной?..
— А потому что женщина в бане — это ей тщеславие, а нам соблазн…
— Канон совета под куполом, о собратья, — пронзительным голосом сказал Андреас, глядя в потолок. — А именно, скажу я вам, канон семьдесят седьмой — против бань. А одиннадцатый канон запрещает мыться вместе с евреями.
Тут все посмотрели на меня, задумавшись: а варвар из совсем другой страны — с ним мыться можно?
— А в итоге — ввели женские и мужские дни, три дня в неделю, это все, что мы имеем! Они же ненавидят бани. Змеедемоны под полом, видите ли…
— Он восстановит это. При нем снова везде звучит музыка. Я знаю, что он хочет все вернуть.