Любить, чтобы ненавидеть
Шрифт:
— Вы, кажется, недовольны, что я распорядилась и окружила вашу жену романскими кавалерами?
— Наоборот, я вам благодарен. У нее появилась возможность вспомнить разговорный английский.
— Разве у вас не бывает иностранных гостей?
— Как-то все больше немцы.
— А немецкий она знает?
— Нет.
— А вы?
— Ну я был примерным провинциалом и учил все, даже то, что преподавалось факультативно.
Говорили о чепухе, но Катя чувствовала на себе внимательный и не совсем понятный ей взгляд Андрея, и оттого пустой разговор
Ладислав, освободившись от своего, вдруг ставшего разговорчивым, немецкого соседа, неожиданно обернулся к ней:
— Катя, я хочу сказать, что спасибо судьба, свевшая… сведшая нас второй раз!
— Я тоже очень рада, — Катя покосилась на Андрея.
Он внимательно разглядывал что-то в своей тарелке.
«Или я ничего не понимаю, или я его чем-то заинтересовала», — подумала она и, перескочив на немецкий, бодро затараторила с Ладиславом.
Когда внимательно слушавший их Штайгер вклинился в разговор и отвлек Ладислава, она взглянула на Андрея.
— Вы давно его знаете? — спросил он.
— Со студенческих времен. Он ухаживал за мной. Очень чопорно. А потом его вызвали в Прагу, и он там женился, развелся и вот через столько лет приехал в Россию и — надо же! — я оказалась переводчицей.
— Он и сейчас ухаживает за вами. Очень чопорно, — улыбнулся Андрей.
— Сейчас ему мешает это делать Штайгер.
— Хотите, пока ему мешает Штайгер, я вам покажу одну картину, лучшую в моей коллекции?
— Конечно!
Андрей встал из-за стола, Катя поднялась за ним, они прошли в кабинет. Катя заметила, как удивленно поглядела на них Дануся, но тут же вернулась к оживленному разговору с галантными мужчинами. В кабинете Андрей подвел ее к небольшой картине в тяжелой раме. Уверенными, сочными мазками на ней был изображен Средневолжский кремль, освещенный сквозь дымку тумана заходящим солнцем.
— Коровин, — с гордостью сказал Андрей. — Неподписанный этюд, но атрибутированный в нашем музее. Больше того, у него есть даже история. Картина висела в обычной столовой рядом с плохой копией Левитана «Над вечным покоем». Ее очень любят копировать наши местные художники. Видимо, кто-то посчитал и этот этюд копией. Так он и провисел несколько десятков лет. Когда столовую приватизировали уже в ельцинские времена, пригласили искусствоведа оценить картины. И он пришел в ужас — да это же Коровин! В прокуренном сыром помещении! Возможно, этюд и был когда-то подписан, но кто-то варварски срезал холст с подрамника, отхватив, по всей вероятности, и подпись. Конечно, это снизило ценность, тем не менее местный музей не рискнул приобрести картину, опираясь только на заключение еще не очень маститого искусствоведа, и тут появился я… Нравится?
— Восхитительно!
Некоторое время они стояли молча перед полотном, и между ними возникло прекрасное чувство единения.
— О чем это вы тут секретничаете? — в дверях стояла Дануся, за ней виднелись любопытные лица Марко и Ладислава.
— Показываю Екатерине Викторовне
— Я так и подумала, — и пояснила на своем английском: — Коровин есть большой русский художник. Муж горд им.
Катя подумала, что Коровин не заслужил такой сухой информации, и подхватила, как бы развивая слова Дануси:
— Константин Коровин более известен как театральный художник, хотя его живопись, особенно пейзажи, не менее интересна. Он работал над спектаклями Большого театра и частной оперы купца Мамонтова, где пел Шаляпин и дирижировал Рахманинов.
Гости радостно закивали — имена Шаляпина и Рахманинова всем были известны — и принялись с интересом рассматривать этюд.
— Возможно, — продолжила Катя, — художник писал этюд во время гастролей Мамонтовской оперы в Средневолжске, куда театр приезжал во время традиционных ярмарок.
— Вот это я понимаю, современный подход к рекламе, — шепнул Кате Андрей.
— Вы не одобряете?
— Напротив. Нашему отделу по маркетингу следовало бы поучиться. Если вам надоест переводить, приходите к нам.
— Интересное предложение. Я запомню. Если меня Аркадий Семенович выгонит с работы, буду проситься к вам.
— Надо быть сумасшедшим, чтобы выгнать такую переводчицу, — улыбнулся Андрей.
Когда все вернулись в столовую, стол уже был сервирован для десерта…
В Москве Катя первым делом прослушала автоответчик. Звонили Степ и Дарья.
Мысль о разговоре со Степом вызвала раздражение и внутреннее сопротивление: вот ведь настырный! Разве не ясно она сказала, что все закончено? Сколько можно? Никаких звонков, никаких разговоров! Тем более сейчас, когда все ее мысли только об Андрее, и она ясно понимает, что влюбилась. По уши, по самую макушечку, как девчонка.
Позвонила Дарье:
— Привет, подруга.
— Ты вернулась?
— Вернулась, вернулась. Знаешь, я влюбилась.
— И слава богу! — искренне обрадовалась Даша. — Кто он? Ладислав?
— Если бы… Ты не представляешь. Это как удар молнии. Он заговорил, и я поняла… После Кости… после его гибели я была уверена, что если судьба хотела одарить меня счастьем, то это уже произошло и теперь все в прошлом, ничего подобного никогда уже не будет. Представляешь, у меня даже угрызений совести нет и чувства вины тоже.
— Перед кем, перед Степом? — удивилась Даша.
— При чем здесь Степ? Что ты такое говоришь! Уж кто-кто, а ты-то знаешь все… — недоуменно и с досадой произнесла Катя.
— Ну тогда я не понимаю, перед кем у тебя должно быть чувство вины.
— Перед памятью Кости…
— Не говори глупости! Сколько можно жить одними воспоминаниями! Ты живая, молодая, красивая. Я понимаю, что забыть Костю ты никогда не сможешь, но это не значит, что нужно хоронить себя заживо и…
— Даша, — прервала ее Катя, — я ничего не могу поделать с собой, все время думаю об Андрее…
— Значит, его зовут Андрей?
— Да…
— А он?
— Что — он? — не поняла Катя.