Любить Дженевив
Шрифт:
– Мисс Морис, кажется, вы не особо заинтересованы в нашей беседе, – произнесла она. – Может, поговорим о том, что интересно вам?
– Вовсе нет, профессор, я внимательно слушаю.
– Что ж, тогда, думаю, мне не стоит волноваться?
– Абсолютно не стоит, – ответила я.
– Замечательно, – хмыкнула она.
Её голос был низким и обволакивающим. Каждое слово звучало так, будто она рассказывает древнюю тайну. Профессор вновь прошлась между рядами и остановилась у стола, на котором лежали разложенные сушёные травы, корешки и стеклянные колбы с жидкостями разных оттенков.
–
Её губы растянулись в едва заметной усмешке. Джоанна Лилит обернулась к студентам, и её взгляд тотчас остановился на мне.
– Дженевив, если бы вам пришлось излечить отравление с помощью одного из этих ингредиентов, что бы вы выбрали?
– Тысячелистник.
Профессор прищурилась, будто хотела прочесть мои мысли.
– Верный выбор. Но вы забыли одну вещь. Если использовать тысячелистник неправильно, он не спасёт, а убьёт. Помните об этом.
Студенты переглянулись, словно закипевшие чайники. Профессор же повернулась обратно к столу, взяла в руки пузырёк с жидкостью насыщенного изумрудного цвета и подняла его.
– Трава – это сила. Она может лечить, убивать, сводить с ума, раскрывать тайны или прятать их. И только тот, кто умеет мыслить… коварно, – она сделала паузу, её взгляд скользнул по рядам, – сможет её по-настоящему использовать.
Джоанна Лилит продолжила лекцию, но каждый её жест, каждая интонация внушали чувство, что она не просто учёный, а хранительница того, чего стоило бы опасаться.
– Вот язва, – прошептала Иден мне на ухо.
5
Морозный вечерний воздух хлестнул меня по лицу, как только я вышла из корпуса. Клочки мутного тумана объяли мои спутанные волосы, затрагивая неприкрытую шарфом часть шеи. Иден пришлось задержаться, поэтому сквозь вечернюю темноту я шагала в одиночестве. К моему удивлению, дворецкие не спешили закрывать ворота. Они топтались рядом с центральным корпусом, нервно пуская сопли в свои носовые платки.
Стоило мне подойти ближе, как Томас мгновенно очутился рядом, переплетая наши пальцы до едва слышного хруста. Возле двустворчатой парадной двери – мои бесстрашные друзья, страстные, бурно обсуждающие что-то, что мне пока неизвестно. Внизу единственной безопасной дороги показались два ослепительных глаза, нервно мигающих и плавно приближающихся. Я вопросительно посмотрела на Томаса, но тот лишь кивнул в сторону центрального корпуса.
Вестибюль был залит мягким оранжевым светом камина, чьи языки пламени неустанно плясали, отражаясь в старинных латунных подсвечниках на полке. За окном царила осень, горный ветер гнал вдоль сада шуршащие ворохи листьев, а дождь постукивал по стеклу, добавляя едва уловимую меланхолию к общей атмосфере. Джереми топтался у огня, согревая окоченевшие пальцы. Кожаные перчатки изящно свисли с кармана пальцами вниз. В вестибюле пахло выпечкой. Я сидела в кресле, завернувшись в пальто Томаса. Отхлебнув немного ещё дымящегося чая, я вдруг ощутила, как в груди разгорается
– Ты в порядке? – поинтересовался Томас.
– Да, просто немного устала, – отмахнулась я.
Очертания друзей постепенно сливались в одно большое пятно. Дыхание ощущалось рваным, как будто каждая попытка вздохнуть становилась пыткой. Я прижала руку к груди.
– Дженевив, что происходит?! – воскликнул Томас.
Острая, невыносимая боль вонзилась в грудь, разливаясь волной под рёбрами и отдаваясь в спине. Иден обеспокоенно склонилась надо мной и взяв моё лицо в свои руки, спросила:
– Это сердце?
– Нет, всё в порядке. Мне уже лучше.
– Дженевив, ты должна обратиться к Руссу за помощью.
– Позже, обязательно, а сейчас у нас есть проблемы посерьёзнее.
– Дженни…
– Я в порядке!
Боль в груди постепенно отступала. Я вновь слышала, как трещит камин, и как перебрасываются обрывочными фразами служанки, топчась в коридоре кухни.
– Лучше объясните, что за хаос твориться?
– Мои родители, – ответил Джереми. – В обед одна из служанок проболталась о случившемся, и теперь отец примчался сюда, чтобы увезти зад единственного наследника как можно дальше.
– Нет, этого нельзя допустить, – всполошилась Мэгги. – Мы можем рассказать о наших подозрениях. Пускай губернатор отправит кого-то допросить Руссу.
– Это глупость, – вклинилась Иден. – Сдать его Общине на растерзание? Его же разорвут, как шмат мяса, а он вполне может оказаться невиновен.
– Иден права, – согласилась я. – Всё, что мы имеем, – это чей-то голос и письма от Добродетеля, которые, смею предположить, никто не желает обнародовать. Мэгги, мы не можем стопроцентно обвинять квалифицированного судмедэксперта в убийстве студентки, это абсурд. Как минимум, у него наверняка имеется хороший адвокат, который с вероятностью 80% вытащит его из-под любого судилища, и что тогда?
– В самом деле, – поддержал Теренс. – Нужно попридержать любые теории до «ночного свидания». Возможно, встретившись с Добродетелем, мы узнаем нечто, что поможет его поймать.
Джереми закатил глаза.
– Неужели вы в самом деле верите, что он встретится с нами?
– Лицо не откроет, само собой, но, может, наговорит лишнего?
– Что-то, что даст нам зацепку, – согласилась я с Иден.
Меня одолевали смешанные чувства: с одной стороны, я знакома с членами семьи Креста. Мой отец состоял в созданной аристократией Общине, поэтому там ко мне относились снисходительно. С другой стороны, когда столь отравляющая и непредсказуемая власть с минуты на минуту встанет перед тобой…
Платье казалось слишком тесным. Что, если после встречи с Добродетелем наши жизни оборвутся? Они способны оборваться?
– Наши действия могут быть губительными, – размышляла вслух я. – Нужно передать собранную нами информацию доверенному лицу, чтобы в случае чего сведения дошли до инспекторов.
– Да. – Томас кивнул. – Можно обратиться к Гретте.
– Конечно, Томми, замечательная идея, – съязвил Джереми. – Для того чтобы просить помощи у моей сестры, твоей улыбки будет недостаточно.