Любить или воспитывать?
Шрифт:
Мать крикливо и абсолютно стандартно жаловалась на сыновей. Старший шляется, курит, прогуливает, учителей ни в грош не ставит («А люди из сил выбиваются, чтобы этих оболтусов хоть чему научить! Домой по вечерам звонят, беспокоятся, время тратят, от своих деток отрывают!»). Младший весь в компьютере, равнодушен к учебе, врет, что ничего не задано. «А голова-то у него светлая, это все говорят, мог бы учиться, образование получить, а это ж в жизни как важно, скажи, отец, вот мы институтов не кончали, так вот всю жизнь и горбатимся…» Последнее звучало не слишком убедительно, так как минутой раньше мать во всеуслышание заявила, что любит свою
Когда дело все-таки дошло до разговора с сыновьями, мальчишки, как это ни странно, ничего не отрицали, не ссылались на то, что их не понимают, и вообще не выглядели особенно поперечно-полосатыми. Да, шляюсь, да, курю, так у нас все курят. Собираюсь бросать. Да, в компьютере. Да, понимаю, что надо учиться. Да, все время собираюсь взяться, но как-то не выходит. Видят ли какую проблему в семье? Да, мать все время так орет и обзывается, что стены трясутся. Не, мы не обижаемся, мы с детства привыкли. У нас, как и у бати, давно в ухах бананы…
– Если вы хотите, чтобы вас услышали, вам нужно резко сменить манеру предъявления ваших, пусть даже самых справедливых, требований и пожеланий, – сказала я матери. – Готовы ли вы учиться, пробовать, ошибаться и снова пробовать?
– На все готова, – неожиданно лаконически сказала мать и сложила руки на высокой груди. – Поехали, учите.
Я решила, что отдельно попробую на практике обучить ее методике «неоскорбительной коммуникации», а сейчас, посколь– ку она, выговорившись, еще чего-то ждет от данной встречи, немного поговорю о теории.
Как я и ожидала, мать оказалась много «поперечней» сыновей и все время молчащего мужа.
– Да что вы говорите такое! Я-то могу хоть сколько о своих чувствах разоряться, да только кто меня слушать-то будет?! Тем более, вы говорите, ответа не ждать. Уткнутся они один в телевизор свой, другой в компьютер, третий вообще к приятелям сбежит – и вся недолга. Останусь я с кошкой на кухне по вашей методе разговаривать!
– Будете разговаривать с кошкой, – твердо сказала я. – И посмотрим, что выйдет. Главное, чтобы вы могли сказать, а они знали. Метода такая, понимаете?
– Не понимаю, в чем тут…
– Да. Есть, – вдруг отчетливо произнес отец семейства, о присутствии которого в кабинете я, честно говоря, уже почти по– забыла.
Мать удивилась, похоже, не меньше меня и запнулась на полуслове.
– Простите, я, похоже, не совсем вас поняла?.. – после довольно существенной паузы, убедившись, что он больше ничего не добавит, обратилась я к мужчине. – Вы где-то встречались с действенностью предлагаемой мною методики?
– Бабка Груня, – сказал отец.
– Это которая тебя р'oстила? – уточнила жена, заглянув мужу в лицо.
Мужчина молча кивнул.
Я, мысленно собрав силы, приступила к осаде крепости. Почему-то это показалось мне важным.
Вот что я (а вместе со мной и все собравшиеся в кабинете) в конце концов узнала. Рассказываю, разумеется, своими словами, ибо каждую фразу из отца семейства приходилось тянуть клещами.
Родителей у Пашки не было. Куда они подевались, похоже, он и сам толком не знал, так как говорили ему в разное время и разные люди разное. То ли отец спился, а мать умерла. То ли, наоборот, спилась и сгинула мать, а отец погиб. То ли кто-то из них был наркоманом, а второй
Потом наступила подростковость. Гены тут сработали или неуспех в школе и отсутствие всяческих увлечений, но только Пашка отчетливо пошел «налево». Компании, выпивка, «легкие» девушки, прочие развлечения, уже отчетливо на грани (а то и за гранью) криминала.
Сорок пятый размер обуви, рост метр девяносто, плечи с трудом в дверь проходят. Что могла сделать совсем уже старенькая бабушка Груня? Ни-че-го. Плакала втихомолку, а вслух сказала всего один раз:
– Ах, Пашенька, проклятая я эгоистка! Ты-то с друзьями гуляешь, жизни радуешься, когда и гулять молодежи, как не по ночам. А я-то все у окна стою, тебя дожидаючись, и ведь не о тебе, а о себе, проклятой, думаю: если уж и Пашенька, голубок мой, по горке скатится, так с чем же я перед Господним престолом стоять буду? Не с чем… И ведь сделать-то, что обидно, больше уже ничего не могу. Не осталось у бабки Груни ни сил, ни слов, ни молитвы даже. Только у окна стоять… Да что ж ты, Пашенька, все меня слушаешь-то? Не слушай эгоистку старую, я ведь какая ни есть, а все равно тебя больше всего на свете люблю…
И вот вечерне-ночной город, веселая молодежная компашка, гульба в разгаре. Семнадцатилетний Пашка вдруг замирал столбом, увидев как наяву: у темного окна в ленинградском дворе-колодце стоит крохотная высохшая старушка в аккуратном белом платочке, беззвучно шевелит морщинистыми губами, пытаясь молиться, и острыми, почти не выцветшими глазами всматривается в фиолетовую глубокую темноту двора – не идет ли любимый внучок Паша? Потом проходит в кухню, пьет корвалол (от него запах надолго остается, а у Пашки острое обоняние) и снова возвращается на свой пост. Бабушка Груня…
– Ребя, я, наверно, домой…
– Пашка, ты чего?!
– Бабка волноваться будет.
– Ха! Бабкин внучок! – кличка, конечно же, закрепилась.
Шел по переулку и вслух ругался матом. Там же, позади, самое интересное. Куда я иду?!
Увидев Пашку внизу, бабушка Груня сразу пряталась в свою комнату и затихала, притворяясь спящей. Но ее хитрость никогда не удавалась, потому что во сне бабушка всегда храпела. Пашка раздраженно грохотал на кухне, с жадностью молодого самца пожирая оставленный ужин, потом шел в свою комнату, валился на кровать и уж тогда слышал за стенкой непременный храп: дождавшись Пашеньку, бабушка с легким сердцем засыпала. И какое-то странное облегчение испытывал в эту минуту и сам Пашка: он дома, за стеной, наконец успокоившись, уснула его живая, родная бабушка. Он все сделал правильно.
– И ведь это она своим у окна стоянием меня спасла. Только она! – с силой сказал зрелый мужчина, муж и отец. – Друзья мои тогдашние почти все сели, или спились, или иначе сгинули. А я и ПТУ закончил, и работу сразу хорошую нашел. И женился… вы не глядите, что она все орет, она женщина очень хорошая, и сыновья у нас тоже…
К концу рассказа мужа жена плакала практически навзрыд. Младший мальчик тоже украдкой утирал глаза. Старший по-отцовски хмурился и глядел в сторону.
Но женщина все-таки была человеком действия.