Шрифт:
Annotation
Зайцев Павел Сергеевич
Зайцев Павел Сергеевич
Любит ли Бог котят?
ЛЮБИТ ЛИ БОГ КОТЯТ?
(роман)
Выгоревший.
Это
Пожар оставляет после себя страшную картину. Уничтожает всё что может, а что не может, грызёт раскалёнными зубами и облизывает языками пламени, пока не превратит в мусор. После этого вещи теряют своё предназначение, даже сохранив форму. Кажется, крепкий ещё стальной сейф, лишь почерневший местами, а ткни и продавишь пальцем насквозь. Отличное на вид металлическое кресло, а сядешь, и оно развалится под тобой с жалким скрипом перекосившись набок.
Вот и Харитон чувствовал себя огрызком человека, обглоданным пожаром прежней жизни. Дни напролёт он неподвижно сидел, уставив взгляд потухших глаз с сужеными зрачками в забранное решёткой окно, а вокруг лежал посыпанный пеплом его новый мир. Мир, в котором не было будущего, не было смысла и надежды. Было лишь притуплённое наркотиками мучительное желание вспомнить. Собрать в одно целое осколки жутких событий.
– Сородичев!
– громкий голос санитара вывел его из оцепенения.
– На комиссию.
Шаркающими шагами в сопровождении двух санитаров он прошёл по длинному серому коридору, выстланному грязно-жёлтым линолеумом, и оказался в кабинете начальника больницы, где кроме самого начальника сидел, лечащий врач Харитона и какая-то незнакомая женщина лет пятидесяти с туго стянутым пучком седоватых волос и внимательными глазами.
– Больной, представьтесь, пожалуйста, - обратился к нему главврач, почему-то не сводя глаз с женщины.
– Капитан вооружённых сил Российской Федерации Харитон Петрович Сородичев, - сообщил Харитон.
– Вы хотели сказать "бывший капитан", - вкрадчивым голосом добавил его лечащий врач, грузный тучный мужчина в маленьких очках, кажущихся неуместными на таком массивном красном лице.
– Да, конечно, - согласился Харитон, потупившись, уставив взгляд на скрюченную безжизненную кисть левой руки, инородным предметом расположившуюся на колене, - ...бывший.
– Харитон Петрович, - взяла слово женщина.
– Как ваше самочувствие?
– Чувствую себя хорошо, - ответил Сородичев, не поднимая глаз.
– Жалоб на содержание не имею.
– Это хорошо, что нет жалоб, - сказала она.
– Но мы здесь собрались не для выяснения условий содержания. Вы показываете устойчивые положительные результаты в тестировании в последнее время. И данная комиссия призвана определить ваше состояние и, если мы сочтём, что ваша реабилитация проходит успешно, рекомендовать вас на выписку. Вы хотите что-нибудь сказать по этому поводу?
– Я здоров и готов вернуться домой, - сказал Харитон тем же безжизненным тоном, отчего на лице у женщины появилось озабоченное выражение, и она вопросительно
– Больной поступил к нам в очень плохом состоянии, после ранения, - суетливо принялся пояснять краснолицый.
– После больших доз морфина, которые ему давали в военном госпитале развился тяжёлый синдром отмены... Нам пришлось применять заместительную терапию. Я боюсь, что последствия еще могут некоторое время проявляться в виде...эээ... несколько замедленной реакции.
Удовлетворённая комментарием, женщина вновь перевела взгляд на Сородичева.
– Вы знаете, почему вы здесь находитесь?
– спросила она.
– Да, - ответил Харитон.
– Я убил человека, находясь в состоянии маниакально-депрессивного психоза.
– А вы помните, почему вы его убили?
– Нет.
– Хорошо. Ещё такой вопрос, - женщина перелистнула несколько страниц истории болезни, выдержала паузу и продолжила.
– Оказавшись теперь в подобной ситуации, считаете ли вы что приняли бы другое решение?
– Думаю, да, - сказал Харитон, и его голос прозвучал ещё тише.
– Больной, посмотрите на меня, - твёрдо приказала женщина.
– Вы бы убили своего начальника, полковника Степарина?
Медленно подняв голову. Харитон посмотрел в глаза женщине, и ему показалось, что он смотрит в пустые стеклянные глаза бездушного манекена.
– Я не знаю, - ответил он.
* * *
Улица перед больницей выглядела пустынной. Длинная высокая стена из серого кирпича с полосой спутанной колючей проволоки. Ряд голых чёрных деревьев вдоль кривых выщербленных бордюров, да газетные обрывки, гоняемые по проезжей части холодным ноябрьским ветром. Веселов припарковал свой УАЗик прям напротив ворот, и Харитон заметил его сразу, как ступил за территорию кижевской психиатрической больницы.
Увидев друга, Веселов побежал навстречу, порывисто обнял его, задержав на секунду в объятьях.
– С возвращением, Тоха, - сказал он, отстраняясь, на лице его играла улыбка, но глаза предательски блестели.
– Что, Серёг, всё так плохо?
– криво ухмыльнулся Сородичев.
– Когда тебя увозили на носилках из части, выглядел ты значительно хуже, - Веселов ухмыльнулся, и на миг лицо его приняло то беззаботное выражение, которое Сородичев помнил ещё с военного училища, где они впервые познакомились.
– Ничего, счас тебя Маринка откормит. Она там с утра готовится. Поехали!
– Как она? Как Мишка?
– спросил Харитон, когда они сели в машину.
– Мишка растёт, вовсю, уже читает, пишет лучше меня, - ответил Веселов.
– Маринка, вообще, молодец: руки не опускает, устроилась в детский сад воспитательницей, на курсы какие-то ходит. Мы с ребятами там чем могли помогли, собрали на первое время. После того как тебя... ну того... ей пришлось съехать с гарнизонной квартиры. Сняли комнату в общаге. Не фонтан, но жить можно. Пока там поживете, а потом, как отойдешь, поднимешься, чуток, так может что получше найдёте.