Любить сложно, не любить невозможно
Шрифт:
— Хотел избавиться от него и повесить все на грабителей. Это был самый подходящий случай, никто бы ничего не заподозрил, я даже себя ранил, вот, — как бы защищаясь, Викрам выставил вперед порезанную руку.
— И чего добился, кроме того, что разозлил его? — продолжал допрашивать отец. — Теперь мы будем уже не охотниками, а прячущейся добычей. Ты ведь не думаешь, что Сисодия простит тебе это покушение?
Викрам нервно оглянулся — сестра не соизволила спуститься, ей были неинтересны отцовские нотации; кузены благоразумно испарились из зоны видимости — знали, что старший брат не простит присутствия при его унижении; но на софе, скрытый
— Ты что-то хотел? — Маниш поднял на старшего брата отрешенный взгляд.
— Иди, почитай в другом месте, у нас с отцом важный разговор, — выдыхая и стараясь успокоиться, велел Викрам.
Недоуменно пожав плечами, Маниш встал и направился в сад — увитая плющом беседка обещала прохладу и тень.
— Почему ты все это говорил при нем? Почему хочешь меня унизить в его глазах, ведь я твой сын, я твой наследник, а он — никто, — проводив взглядом сводного брата, Викрам повернулся к отцу, и в его голосе звучала обида.
— Он — твой брат, мы — одна семья. И он имеет право знать, что нас ждет. Твоя обязанность защищать семью, а ты поставил под удар нас всех, в том числе и его. Ты лишил нас преимущества внезапности и, если с ребятами что-то случится, то виноват будешь именно ты.
— Но ведь мы все равно собирались на них напасть и уничтожить, — неуверенно попытался возразить Викрам. — К тому же, он уже знает о нас. Мы же были около его дома.
— Не напоминай мне еще об одной вашей глупости, — поморщился Аниш. — Когда ты уже повзрослеешь? Ведь я не вечный, на кого мне оставлять семью? Абхилашу? — он устало потер переносицу и направился к библиотеке. Викрам хотел последовать за отцом, но был остановлен холодным голосом. — Дай мне побыть одному.
Глава семьи ушел, а его наследник остался в комнате злиться на не позволившего себя убить Сисодия.
Ранбир уже не слышал, как в замочной скважине поворачивался ключ. Боль оглушала и ослепляла. У него едва хватило сил и самообладания, еще в человеческом облике добраться до шкафа, заботливыми руками сестры укомплектованного всем необходимым для подобных случаев. Он снял бинт, вскрыл и осмотрел рану — кожа вокруг воспалилась, а красная отечность увеличивалась и горела, как будто в рану насыпали порошок перца чили. Организм пока еще сопротивлялся, но зараза настойчиво пробивала себе путь. Хорошо, что рана была практически царапиной, и нож не задел более глубокие ткани, иначе бы процесс интоксикации шел намного быстрее.
Ранбир взял тонкий и острый нож, очертил область заражения и сделал на ней множество насечек, чтобы не позволить яду распространяться дальше и дать ему выйти. Ранбир чувствовал, как отрава вместе с силами покидает его тело. Сейчас, как никогда, ему был необходим рядом родной человек, но чувствовал только сестру. Он не мог проявить слабость и попросить у нее помощи.
Ноги подгибались, и Ранбир медленно опустился на колени, а потом и сел, привалившись спиной к стене. Зверь брал верх над слабеющим человеком, и Ранбир начал обращаться. Некоторое время спустя, уже ничего, кроме большой вязкой лужи не напоминало о присутствии в комнате раненого человека, но на полу лежала и зализывала рану на груди большая пантера.
В зверином
Брат и сестра так и провели всю ночь по разные стороны стены: один — отчаянно сражаясь с собственной сущностью за жизнь сестры; а вторая — незаметно для самой себя, посылая брату живительные силы. Не замечая преград, они невидимыми пульсирующими ручейками проникали сквозь каменную кладку, оплетали свернувшегося на полу хищника и врачевали его раны.
Ранбир очнулся от забытья. Он не помнил сколько пролежал в запертой комнате. Прислушавшись к себе, понял, что рана больше не горит огнем, а тупо и противно ноет. И человек, и животное чувствовали себя вымотанными до крайности, но, собрав остатки сил, человек сконцентрировался и начал распрямляться. Спустя несколько мучительных минут, Ранбир в тусклом свете лампочки рассматривал в зеркале пересекающие грудь коричневые полосы. Кожа уже выглядела нормальной, только по краям порезов оставалась более темной, а раны успели покрыться корочкой. Стиснув зубы, он наклонился и поднял форменную одежду — всю ее покрывали бурые пятна. Надев брюки и кое-как натянув рубашку, Ранбир постучал в дверь.
— Майра, открой, — голос звучал хрипло и слабо, и Ранбир не был уверен, что сестра услышит, но к его удивлению скрежет поворачивающего в замке ключа раздался почти мгновенно. Дверь распахнулась, и Ранбир почувствовал, как его с силой ударило в грудь, а вокруг шеи обвились руки сестры.
Ранбир отступил, и из гора невольно вырвалось сдавленное шипение. Охнув, Майра резко отстранилась.
— Как ты? — она во все глаза смотрела на брата. От ее внимания не укрылся его осунувшийся вид и темные тени, появившиеся под черными, потерявшими блеск глазами.
— Теперь уже все хорошо. Попроси Сахеля приготовить чистую одежду. Эта годится только на мусорку, — Ранбир тоже отмечал произошедшие с сестрой изменения — ее утомленное побледневшее лицо, плотно сжатые губы, потускневшие волосы — и ругал себя за то, что не смог полностью отгородиться от энергии сестры, а сейчас ей плохо.
— Ты ведь сегодня не пойдешь на работу? — пробираясь по узкому коридору, Майра озабоченно заглядывала в глаза брата. — Имеешь полное право взять больничный, как обычный человек, — теребила его за перепачканный рукав.
— Конечно, пойду, — отрезал Ранбир, и его глаза сверкнули отблеском прежнего огня. — Я не могу показать этому шакалу, что нанесенная им рана свалила меня. Но ты должна пообещать, — он взял сестру за плечи и, развернув к себе, внимательно посмотрел в глаза. Майра ответила ему таким же серьезным взглядом. — Когда придет время, ты не будешь вмешиваться, я должен разобраться с ним сам.
— Хорошо, — с легкостью согласилась она. — В таком случае, сестра — моя.
Ладонь Ранбира легла на затылок Майры, а ее ладонь — на затылок Ранбира, и брат с сестрой, сморщившись, потерлись носами.