Любивший Мату Хари
Шрифт:
Как и прежде, сначала вопросы казались относительно безобидными. Он хотел знать, почему она предпочла остановиться в Мадриде в отеле «Палас», а не в «Рице». Затем последовала серия вопросов о её финансовом положении и особенно её образе жизни в Испании.
Она отвечала осторожно, следя за тем, как он вертит в руках карандаш.
— Мадрид — довольно недорогой город, — сказала она. — Можно жить очень хорошо почти без денег.
— Но вы едва ли жили без денег, мадам. Одно ваше проживание обошлось в пятнадцать тысяч песет. И определённо должны были быть
Она удерживала его взгляд ещё мгновение, следом взглянула на присяжных:
— Не заведено, мсье, чтобы женщина сама себе покупала драгоценности.
— Разумеется, нет. Только, чтобы закладывала их. — Улыбки. — Теперь скажите мне, мадам, как вы управлялись с деньгами в Мадриде?
— Я до этого получила некоторую сумму от друга в Голландии.
— От барона ван дер Капеллена?
— Да.
— И эти деньги поддерживали вас с того времени, как вы покинули Англию, до вашего ареста в Париже?
— Барон всегда был очень щедрым человеком.
— Тогда почему вы нашли нужным попросить дополнительно пять тысяч франков у германского шпионского центра в Берлине?
Её ответ никого не удовлетворил.
— Как я сказала раньше, все деньги, полученные мной из-за границы, приходили только от барона.
— Кроме, конечно, пяти тысяч франков, упомянутых в этой телеграмме... верно?
— Но, мсье, это не так.
— Тогда как вы объясните написанное в этих телеграммах?
— Я не стану этого объяснять. Я отрицаю их.
— Отрицаете, мадам? Как вы можете их отрицать? В настоящий момент я держу точные копии телеграмм в руке. Как вы решаетесь отрицать их? Скажите, пожалуйста, я уверен, суду чрезвычайно интересно будет узнать... как вы решаетесь отрицать их?
И так продолжалось ещё тридцать или сорок минут: серии разоблачающих вопросов о документах и ответы, которые являлись только отрицанием. В течение этого времени она обнаружила, что опять обвивает пальцы платком, закручивая его в жгут.
...Суд удалился около семи часов. Ожидаемый ливень с грозой миновал, и вечер оставался жарким и безветренным. После ужина, состоявшего из нарезанной кусочками свинины и картофеля, её снова заперли в её временной камере. Женщина-охранник стояла так, чтобы видеть решётку, и была начеку в случае задуманного самоубийства.
Камера находилась в конце длинного и узкого коридора. Здесь отсутствовали окна и настоящая вентиляция. Скудный свет. Войдя, она разделась, оставшись лишь в короткой комбинации, и легла на койку. Сначала сверху слышались протяжные голоса и звуки. Постепенно всё успокоилось. К тому времени, как появился Чарльз Данбар, фактически воцарилась тишина.
Он, должно быть, наблюдал за ней, прежде чем она проснулась. Он сидел в кресле охранницы и смотрел на её лицо через решётку. Его пальцы сжимали сигарету, а несколько окурков валялись на полу. На выступе, кажется, стояла бутылка виски или бренди. Тусклый взгляд, вокруг глаз его тёмные круги.
— Привет, Маргарета.
Она села и потянулась
— Что тебе нужно, Чарльз?
— Поговорить. Ведь прошло много времени.
Она обняла руками плечи, будто замёрзла:
— Да, прошло много времени.
— И кажется, ты не слишком много обо мне думала?
Она вздохнула. Её волосы всё ещё были влажными от пота, и потому вокруг лица легли тёмные завитки.
— Нет, Чарльз. Никогда слишком много о тебе не думала. И это явная ошибка.
Он поднялся, отпер дверь и шагнул внутрь. Он стал значительно толще, чем она помнила, особенно мясистыми выглядели руки.
— Я хочу, чтобы ты знала — мне жаль, что так всё обернулось. Мне искренне жаль, и если я могу сделать ещё что-нибудь...
Она закрыла глаза, опять глубоко вздохнув:
— Спасибо, Чарльз. Но я вправду думаю, что ты сделал уже достаточно.
Он прикурил новую сигарету и сел рядом с её койкой. Она подтянула колени к груди, её обнажённые бёдра и плечи казались ещё обнажённее на фоне этого плотного человека в нарукавниках.
— Между прочим, — внезапно сказал он, — ваш друг-художник причинил нам множество неприятностей, а теперь как будто исчез. Скрылся, без сомнения, у своих друзей-художников...
Она склонила голову к коленям:
— Почему ты это делаешь, Чарльз? Почему ты пытаешься причинить мне боль?
Она услышала, как он выдыхает сигаретный дым, затем почувствовала — его палец играет с её волосами.
— Я не пытаюсь причинить тебе боль, Маргарета. Я просто хочу удержать тебя, чтобы ты не делала больно другим. Думаю, ты можешь это понять.
Она хотела оттолкнуть его руку, но словно не в состоянии сама была поднять руки. Должно быть, от жары.
— Я также хочу, чтобы ты знала — лично я на тебя не сержусь, — сказал он. — Я даже не представляю, что мог бы когда-нибудь на тебя рассердиться. От тебя не жду того же... но, возможно, ты поймёшь когда-нибудь правду. Я и в самом деле очень сильно люблю тебя. — Его рука скользнула к её затылку, прилипнув на мгновение, словно отвратительный краб, однако она уже собралась с силами и сняла её.
Теперь он провёл рукой по своим глазам. Может быть, он плакал? Или это опять только пот?
Спустя какое-то время она сказала:
— Ники был прав. Ты сумасшедший. — И добавила про себя: «Жалкий, что ещё хуже».
Он, казалось, не слышал.
— Ну, я должен идти, Маргарета. Ужасно приятно говорить с тобой. Может, я приду ещё раз, прежде чем закончится суд.
Суд подходил к концу. Оставалось не более пяти часов. Знойная среда. Суд возобновился утром. Сначала несколько замечаний Сомпру, затем чтение показаний отсутствующих свидетелей. Больше половины вызванных не явилось — некоторые действительно задержались, большинство просто не хотели оказаться замешанными. Из остальных присутствовали только маникюрша, предсказательница будущего и случайный любовник из тех — лучших — дней.