Любивший Мату Хари
Шрифт:
— И прикиньте, можете ли вы разузнать о Бушардоне. Он тоже явно лжёт.
Теперь они подошли к краю пруда, заросшего лилиями, по зеркальной поверхности скользили головастики.
— Вы действительно ненавидите его, — сказал Саузерленд.
— Данбара? Это сложнее, чем ненависть.
— Ей-богу, я ненавижу его. Думаю, ненавидел годами. Но предполагается, что невозможно ненавидеть своего коллегу... особенно в военное время. Вот что так чертовски огорчает в деле Маты Хари. Она всё переворачивает вверх дном. Вы встречаетесь со
— Не стоит беспокоиться об этом, Мартин. Игру начал Данбар, а не мы.
— Да... кажется, так... Послушайте, если вы по-прежнему настаиваете на том, что должны увидеть Зелле, нам, вероятно, следует поторопиться.
Не ранее пяти часов дня Саузерленду удалось устроить встречу Грея с Матой Хари, но даже и тогда им дали всего пятнадцать минут. Встреча происходила в том же заднем дворе, где Зелле виделась с Мерриком. Прохладный вечер необычайно тёплого дня, и тротуар был ясно разделён синими и чёрными тенями.
С улицы вели четыре пролёта лестницы, затем ещё одна узкая лестница поднималась к воротам двора. Зелле стояла в последнем квадратике солнечного света, пробивающегося между стен. За нею в тени курил охранник. Она надела простое платье из хлопка и шерстяные носки, плотно завернулась в одеяло. Волосы были перевязаны обрывком тесьмы, выбивалось лишь несколько завитков.
Ворота оставались закрытыми, и тут никто ничего не мог поделать, но, протянув руку между прутьями решётки, Грей всё же смог обнять её.
— Как дела?
Она выдавила улыбку:
— Я получила твой рисунок.
— А письмо?
Она покачала головой:
— Мне передали только рисунок с кошкой.
Опять потянувшись через решётку и вытирая слёзы на лице Маргареты:
— Кошка была самым важным.
Она прижалась лбом к решётке, и он почувствовал запах её волос, пахнущих дешёвым дезинфицирующим средством от вшей.
— Ники, я хочу, чтобы ты знал, — я прошу прощения за происшедшее между нами в Мадриде. Я прошу прощения за сказанное и хочу, чтобы ты знал...
Он прервал её, прижав палец к губам:
— Даже не думай об этом сейчас. Кроме того, ты была права.
Порыв ветра ерошил ей волосы. Шуршала сдуваемая ветром бумага, и что-то перекатывалось по крыше.
— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — прошептал он. И, когда она не ответила, повторил: — Маргарета, ты понимаешь? Я собираюсь вытащить тебя отсюда.
Она закрыла глаза:
— Я ценю то, что ты пытаешься сделать, Ники, но я думаю, тебе лучше не ввязываться в это. Думаю, нет никакого смысла позволить им расстрелять нас обоих.
Он дотронулся до её руки, переплёл свои пальцы с её пальцами:
— Маргарета, послушай меня. Тебя не хотят расстрелять. Они лгут насчёт улик, и я могу доказать это.
Казалось, она улыбнулась. Глаза её всё ещё были закрыты,
— Я люблю тебя, Ники. Я всегда тебя любила, но думаю, не всегда по-настоящему понимала это или признавала до этого самого момента.
— Маргарета, пожалуйста. Телеграммы были...
— Ия знаю, что ты тоже любишь меня, но боюсь, нам обоим не слишком везёт.
Они какое-то время продолжали всё так же... ещё несколько бессвязных предложений, ещё несколько ужасающих мгновений тишины, когда они приникали друг к другу через прутья решётки. Он попытался сказать ей, что она не должна терять надежды, но она только вновь закрыла глаза и улыбнулась. Когда он снова попытался рассказать ей о телеграммах, она покачала головой и ответила, что он не должен делать из себя мишень.
Потом их пятнадцать минут истекло, и охранник докурил сигарету. Когда она уходила, она пробормотала ещё что-то насчёт того испанского монастыря — последняя попытка пошутить. Пыталась ли она внушить ему бодрость? Или она сама цеплялась за надежду, что её не признают виновной? Когда она исчезла, спустившись по задней лестнице, он вдруг осознал, что на самом деле он не принёс ей ничего, кроме обещаний, — ни шоколада, ни орхидей, ни даже ещё одного чёртова рисунка.
Быстро опустилась ночь. Сначала три или четыре стакана, выпитых залпом в кафе, затем выпивка с Саузерлендом в дешёвом отеле недалеко от сен-лазарской тюрьмы. Было около полуночи, лучшее время Зелле. Улицы всё ещё влажны от дождя, шедшего целый час, и Грей подумал, что она могла бы быть частью отражения в каждой лужице.
— Ники... думаю, я нашёл вам свидетеля, — сказал Саузерленд, когда Грей встретился с ним. — Он был одним из моих людей, но сейчас работает с шифровальной командой Данбара.
В такси он продолжил:
— Он убеждён, что кто-то смошенничал с теми телеграммами о Мате Хари, внёс по крайней мере три поправки в текст. И он хочет поговорить с вами. Это много определённее...
За исключением этого, когда они добрались до комнаты в отеле, ничего не казалось вполне определённым. Комната была оформлена в коричневых тонах: протёршийся ковёр, стол с облупившимся лаком и обрывки обоев — всё в той или иной степени коричневое.
— Снял её только по случайности, — улыбнулся Саузерленд. Он поразил Грея непривычно оправдывающимся тоном.
Там была бутылка виски и три стакана. После долгого молчания Саузерленд налил два и один протянул Грею.
— Когда он прибудет? — нетерпеливо спросил Грей.
— Скоро...
— И вы сказали, что знали его прежде?
Саузерленд кивнул.
— Как его зовут?
Короткое сомнение.
— Пайпер. Его фамилия Пайпер.
— И почему он делает это?
— М-м-м? — Саузерленд пожал плечами. — Ну... может быть, он считает, что Чарли скоро снимут, и он не хочет упасть вместе с ним.