Люблю мой 'Смит-Вессон'
Шрифт:
– Почему ты их впустил? – спросил Злыдень, глядя, как четверка с ржанием и пуканьем прокладывает себе дорогу через фойе.
– Это братья Медина. Друзья Шефа, – объяснил Брэндо.
– Ты слышал, что он тебе сказал?
– Что это ты так удивился, мужик? Это же пустяк. Посидел бы полгода в "Стренджуэйс". Там даже тюремный капитан называл меня ниггером.
Злыдень долго, очень долго молчал.
– Ты завтра вечером работаешь? – спросил он наконец.
Брэндо кивнул.
– Беднякам ни отдыха, ни срока.
– Возможно, кое-что случится. Я хочу, чтобы ты
– Ага, отличная мысль. – Брэндо явно счел это шуткой.
– Я позабочусь, чтобы ты получил свои деньги, даже если мне придется заплатить тебе из собственного кармана.
Злыдень спокойно улыбался, а Брэндо вдруг обнаружил, что стоявший рядом с ним человек неуловимо преобразился. Его глаза потемнели, он как будто стал выше ростом. Казавшееся до того дружелюбным и мягким лицо превратилось в маску первозданного зла.
И было еще кое-что. Сладковатый тошнотворный запах. Смрадом убийства и смерти повеяло от Стокера. Внезапно Брэндо почему-то почувствовал привкус крови на языке и на несколько секунд забыл, как дышать.
– Слышал, что я сказал? – спросил Злыдень.
Брэндо мог только смотреть во все глаза.
– Завтра пропустишь работу, – медленно и членораздельно произнес Злыдень, чтобы абсолютно удостовериться, что его поняли. – Будут неприятности.
5
О Месяц, как безутешен твой восход!
Как бледен лик твой, как печален он,
И даже там, где ясен небосвод...
[8] Паб «Старая ворона», маленькая убогая забегаловка в Глоссопе, славился пивом, курицей с карри и разборками со стрельбой между бандами.
У его желтозубого владельца, Сноуи Рейнса, была привычка вмешиваться из-за стойки в разговоры посетителей. По слухам, Сноуи разбавлял пиво собственной мочой. Но нет, слухи врали, просто у пива был такой вкус.
Сноуи нравилось считать себя важной шишкой, и он втихомолку упивался тем, что к нему заходят выпить (и иногда пришить друг друга) мелкие гангстеры. Пока посетители не цепляются к нему самому, дурная слава паба ведь свидетельствует в пользу его собственной мужественности, разве нет?
8
Перевод В. Рогова.
Не будет преувеличением сказать, что никчемная жизнь Сноуи заключалась в том, чтобы встревать не в свое дело, пить, хвастать, спать и пердеть. Ему нравилось утверждать (за спиной у жены Шейлы), будто он трахается как кролик с девками моложе себя, но это было не так. Паб был открыт каждый день с одиннадцати до трех и с семи до полуночи. В полночь двери запирали, и потому последние выпивохи уходили не раньше двух. А значит, времени для измен почти не оставалось.
– У нас тут когда-то "Пономарчики" пили, – возвестил Сноуи.
До сих пор посетители все больше отмалчивались. Была середина воскресенья после Рождества,
У стойки два мелких жулика по имени Парш и Заглушкер перебирали пачку краденых лотерейных билетов, проверяя, разжились ли чем-нибудь.
Злясь, что никто не откликнулся, Сноуи попытался снова:
– Раньше к нам захаживал Зверюга.
– Я его знал, – отозвался Парш, не потрудившись даже поднять глаза.
Парш был мелким подонком со сломанным носом. Под кайфом или пьяный (иными словами, почти всегда), он по обыкновению угрожал всем и каждому в пределах слышимости. Его подельник Заглушкер, высокий и угловатый, говорил мало и (к стыду своему) не дрался ни разу с тех пор, как ему исполнилось тринадцать, когда его основательно поколотили после разногласий из-за пакета печений с джемом.
Парш и Заглушкер не пошли дальше средней школы в семидесятых, когда намеренно изображали придурков в надежде, что их примут в преступное сообщество. Не сработало. Теперь им перевалило за полтинник, они преисполнились горечи, а работы не нашли, да и не хотели.
– Верно. – С нижней губы у Сноуи свисала сигарета, в правой руке он помахивал пинтой горького. – Крупный мужик с тихим голосом и ярко-рыжей шевелюрой.
– У меня жена рыжая, – сказал Заглушкер.
– Ах извини, – отозвался Сноуи. – Никого не хотел обидеть. Среди рыжих иногда встречаются очень привлекательные.
– Только не моя жена, – парировал Заглушкер.
Парш кивнул и осклабился.
– Вот он знает, – кивнул на Парша Заглушкер. – Он ее трахал.
– Несколько раз. – Парш затряс головой, прогоняя воспоминания.
Появился еще один посетитель – высокий, в спортивном костюме, в лыжных очках и вязаной шапке.
Окинув его пренебрежительным взглядом, Сноуи продолжал свой рассказ:
– Так вот. Зверюга пришел, выпил пару пива. Приятный мужик. Мы поболтали о футболе. А потом вдруг говорят, он мертв. Похоже, он припарковал машину под светофором на Мейн-стрит в Глоссопе, как внезапно появился какой-то идиот байкер на сто двадцать пятом "харлее" и его пришил.
– А я слышал, это было в клозете на вокзале в Стокпорте, – возразил Парш. – Он там ссал, а парень у соседнего писсуара всадил ему в шею шампур.
– Я только что выиграл полтинник, – сказал Заглушкер.
– Половина моя! – Парш алчно уставился на лотерейный билет, потом поднял глаза на Сноуи.
– Зверюгу не застрелили, – сказал Заглушкер. – Ты про Мика Абажура говорил. Это Мика застрелили в Глоссопе. А что со Зверюгой случилось, никто не знает. Тела его не нашли. Он пропал вместе с Дюймовочкой, Доком и Малькольмом Пономарем. Трупаки, наверное, лежат где-нибудь в болоте.
– Да? А я слышал, Пономарь жив, – не унимался Сноуи. – Говорили, он ушел на покой, потому что стал слишком жирным. Ему сделали липосакцию, отсосали жирок. И живет он теперь во французском замке с роскошной девятнадцатилетней блондинкой. Так мне, во всяком случае, говорили. Он чуток вроде Элвиса. Его то и дело где-нибудь видят, но ни одна срань пришпилить не может.