Любовь Бешеного

Доценко Виктор Николаевич

— Машина «четырнадцать», где вы находитесь? — спрашивал визгливый женский голос.

— Сержант Спрингфельд на проводе! В чем дело, Кэтлин, кому мы понадобились? — удивленно спросил Рауль.

— Комиссар интересуется!

— Передай, что все в порядке: через пару минут мы доставим одного бездельника по четыреста девяносто седьмой!

— Куда, если шеф поинтересуется?

— Везем в двадцать седьмой участок! Еще что-нибудь?

— Нет, все! Отбой!

— Отбой!

Вот так так! Кажется, он не на шутку вляпался! Судя по всему, эти парни настоящие полицейские и четыреста девяносто седьмая наверняка статья о наркотиках. Странно, кому понадобилось его

подставлять? Неужели Рассказов узнал в нем Савелия и таким гнусным способом решил расправиться с ним? Но это же глупо: один звонок Майклу Джеймсу, и перед ним извинятся! Один звонок. Но в том-то и дело, что как раз адмиралу он позвонить и не может! Если все это затеял Рассказов, то звонок в управление ФБР мгновенно поставит под удар не только его самого, но также и Богомолова, да и всю операцию, затеянную спецслужбами двух стран. И звонить адмиралу он просто не имеет права! Что же в таком случае ему остается?

Савелий вдруг вспомнил, что в законодательстве Америки, в отличие от российского, существует довольно широкая практика освобождения арестованного под залог. Но тут имеется существенная загвоздка: во-первых, он пока не знает, какой залог будет назначен, во-вторых, даже если залог будет не столь существенным, то у него, кроме нескольких баксов, при себе ничего нет, а если он попросит отвезти его на квартиру, где его устроил Майкл, то только полный идиот не сможет узнать, с чьей подачи он там проживает. Значит, к великому сожалению, этот вариант тоже отпадает.

Савелий вдруг подумал, что даже не может назваться именем Сергея Мануйлова, под которым приехал в Америку. Можно себе представить, что подымется, если какой-нибудь газетный писака случайно узнает, что кавалер ордена Конгресса США был арестован с наркотиком. Куда ни кинь, всюду клин! Единственным человеком, которому можно позвонить, была Розочка! Но что он ей скажет? Нет, это на крайний случай: не нужно перекладывать на нее свои проблемы. Сейчас он должен быстро придумать более-менее правдоподобную легенду и придерживаться ее до тех пор, пока не свяжется с Майклом. Можно, конечно, и под дурака «закосить» или под обыкновенного пьяницу, пропившего не только все свои вещи, но и жилье. Нет, это глупо: при первой же проверке выяснится, что он врет. Господи, а что, если ему просто «потерять память»? Он помнит только последние пару месяцев, после того как очнулся в каком-то подвале. Весь в крови, голова разбита, тело болит. В этом действительно что-то есть! Отлично! Потом что-нибудь выскочит само собой!

Через несколько минут они остановились возле полицейского участка под номером двадцать семь.

— Приехали, приятель! Выходи! — Сержант вышел сам и вытащил из машины Савелия.

Толкнув огромную стеклянную дверь, он пропустил задержанного вперед, и они оказались в небольшом вестибюле перед широкой лестницей.

— Чего застыл, как памятник? Вверх шагай! — подтолкнул сержант. — Или, может, ты думаешь, я тебя понесу?

На втором этаже Савелия ввели в просторную комнату, заставленную столами. Несмотря на поздний час, за столами сидели офицеры: кто-то писал, кто-то пил кофе, а кто-то вел допрос задержанных. Справа от входа была еще одна дверь, в которую сержант и втолкнул Савелия. За дверью оказалась совсем небольшая комнатка. За столом сидел худосочный офицер, а за его спиной начинался длинный коридор — левая стена была сплошная, а справа тянулись железные решетки камер. От них несло застоявшимся потом и дешевыми сигаретами.

— Привет, Рауль! — лениво бросил дежурный офицер. Несмотря на бледно-туберкулезное лицо,

у него были довольно внушительные габариты, какими всегда славились доблестные американские полицейские.

— Привет, Бинго! Прими этот кусок дерьма!

— Что он натворил?

— Наркота!

— Что у него при себе?

Сержант молча протянул вещи, найденные у Савелия.

— И это все? А документы?

— Чем богаты! — пожал плечами сержант.

— А как же прикажешь его оформлять? — поморщился Бинго, повернувшись к Савелию. — Эй, как твоя фамилия?

— Не знаю! — ответил Савелий и виновато улыбнулся.

— Понятно: дурочку решил разыграть? — лениво кивнул тот и снова поморщился. — Ну и черт с тобой! Запишем, что ты господин никто! Давай сюда свою правую руку!

— Зачем?

— Познакомиться хочу! — усмехнулся тот, затем взял протянутую руку, провел небольшим валиком по большому и указательному пальцам Савелия, приложил их к небольшой карточке, после чего протянул ключи сержанту. — Ладно, сунь его во вторую камеру!

— Двигай, парень! — И сержант, на этот раз не тронув Савелия даже пальцем, сам пошел впереди.

За первой решеткой сидели трое: в стельку пьяный негр, белый парень лет двадцати с разбитым носом и желто-черный старик трудноопределимой национальности. Сержант остановился перед второй решетчатой дверью, щелкнул замком, потом повернулся к Савелию, снял с него наручники.

— Открывай, Бинго! — Дверь автоматически сдвинулась в сторону, и Рауль подмигнул Савелию: — Прошу! Твои апартаменты, приятель! Как тебе сокамерники? Смотрите живите дружно, не ссорьтесь! — Он вдруг противно хихикнул и тут же заржал во всю глотку.

Савелий вошел. Решетчатая дверь тут же закрылась. Камера напоминала медвежью клетку, размером три на четыре метра, с железными прутьями с трех сторон. Только задняя стенка была сплошной, кирпичной, закрашенной грязно-зеленой краской. Едва ли не до потолка стену покрывали надписи, оставленные предыдущими обитателями. Это была своеобразная летопись камеры. Вдоль стены тянулась единственная скамья, ножки которой были намертво утоплены в кафельном полу. На ней вполне могло уместиться как минимум человек пять, но едва ли не половину скамьи занимало нечто бесформенное, килограммов под сто пятьдесят, не меньше. Это «нечто» мало походило на человека.

Видавшие виды джинсы лопнули на огромном брюхе, нависавшем над какой-то тонкой грязной бечевкой, заменявшей ремень. Грязный стеганый жилет нараспашку открывал жирную свисающую грудь — ее можно было бы принять за женскую, если бы не покрывавшие ее густые жесткие волосы и бросавшаяся в глаза татуировка, начинавшаяся на шее и переходившая на руки. Длинные волосы, немытые и спутанные, свисали до плеч грязными сосульками. От этого человекоподобного существа исходил такой резкий запах, словно он несколько дней провел в свинарнике. «Оно» сидело неподвижно. Если бы не открытые глаза, бессмысленно уставившиеся прямо перед собой, можно было бы принять его за спящего.

В углу на полу сидел седоватый мужчина лет сорока пяти в дешевом, но вполне приличном синем костюме. Когда он поднял голову, Савелий увидел затравленно-испуганный взгляд и свежий синяк под глазом. Быстро взглянув на сидящего на скамейке, мужчина поежился, скользнул взглядом по вошедшему и снова потупился.

Савелий не знал американских тюремных правил, но подумал, что они едва ли так уж сильно отличаются от российских. Однако желания хотя бы сказать «здравствуйте» он в себе не обнаружил, молча пересек камеру и сел на скамейку подальше от этого «нечто».