Любовь без розовых соплей

Нефёдова Алёна

– На то, чтобы быть в тебе. Двадцать пять часов в сутки восемь дней в неделю.

– Не сотрешься? – мурлычу я в мужские губы.

– Поверь, я мечтаю стереться вот так. Ты просто не представляешь, насколько я этого хочу.

– Но?

– Но есть “но”, много “но”. Пока есть. Но я с ними разберусь. Да еще самолет этот дурацкий. Не проспать бы…

– В пять утра? – я беру его руку и кладу ее на подвеску, отмечая, что мужские пальцы подрагивают.

Он нежно оглаживает кулон, задевая голую кожу и посылая крохотные искры-разряды желания, что прошивают мое тело мощнейшим “надо-немедленно-трахнуть-этого-самца” импульсом.

–

До пяти утра еще уйма времени, – шепчу я ему в самое ухо и с восторгом слышу низкий утробный хрип. – И мы можем даже не ложиться.

Глава 10

– Ведьма, – горячечный шепот в ухо. А нетерпеливые руки уже сминают грудь, что сама рвется в жесткий захват, желает его, жаждет его обладания ею. Мною.

– Сирена морская. – Ткань жалобно потрескивает, трусливо сдаваясь стихийному напору, а щеку обжигает трение дневной щетины.

– Дурманишь. Затягиваешь. Пьянишь крепче любого виски. – Его ладони уже под моими ягодицами, приподнимают, бесцеремонно притирая к вздыбленной ширинке.

Я обхватываю его талию ногами, впиваясь в рот, затыкая его, занимая более важными вещами, чем бормотание каких-то глупостей. Мне твой язык нужен не для этого, парень-гроза.

– В душ, – приказываю я. И он, спотыкаясь на плохо знакомых поворотах, заносит меня в ванную, сдирая по дороге ненужные, мешающие тряпки. Они, скорее всего, не переживут сегодняшнего нашего штормового столкновения, но наплевать на них. Я на ощупь открываю кран, и в мужскую спину бьет струя холодной воды. Дан мощно вздрагивает, но только шипит, лишь крепче сжимая меня и разворачиваясь так, чтобы не подставить случайно под неотрегулированную воду.

– Прости, нечаянно, – не могу сдержать шальную улыбку.

– Все равно не отпускает. – Его глаза под отяжелевшими веками почти черные. И только редкие молнии мелькают в этой затягивающей бездне. В той самой, в которой я готова пропасть без следа и сожалений. Сегодня, пусть только сегодня. Еще один “здесь и сейчас” раз. – Холодный душ мне не помеха. Не жди пощады, женщина.

– Боялась, – оскаливаюсь я коварно и обхватываю тяжелый пульсирующий член. Он ложится в мою руку так, словно они выточены друг под друга, а Данил от этого прикосновения запрокидывает голову, не обращая внимания на заливающую лицо воду, и хрипло, с посвистом выдыхает.

Обожаю наблюдать за выражением некоторой беспомощности на мужском лице в этот момент. То самое ощущение собственной полной и безграничной власти над тем, кто столь неосмотрительно вручил в твои руки свою самую большую драгоценность. Да, именно так. Никакое состояние, никакие банковские вклады, никакие принадлежащие самцу заводы, газеты и пароходы не подвинут в рейтинге его сущность, его центр вселенной, его собственное божество, манипулирующее мужским сознанием и контролирующее его поведение. Поэтому та, что держит мужика за яйца в буквальном смысле этого слова, становится в этот момент его Госпожой.

Я опускаюсь на колени перед ним, не позволяя нашим взглядам расцепиться.

Удивительное дело. Казалось бы, он смотрит сверху вниз, он довлеет массой своего тела надо мной, я у его ног. Но его взгляд умоляет, и в моих силах прямо сейчас вознести его на вершину удовольствия или лишь подразнить, продинамить, поманить обещанием рая и захлопнуть двери перед носом.

Самолет, говоришь, в пять утра?

Ты у меня сейчас прямо так полетишь.

–

Нет, – вдруг хрипит он и словно подломленный резко опускается рядом. – Не хочу так.

Какого?.. Что значит “не хочу”?

– Только баш на баш, сирена. Ты мне, я тебе. Одновременно.

Он подрывает меня вверх, хватает, не глядя, гель для душа, поливая меня тягучей жидкостью прямо из бутылочки, быстро взбивает пену руками, так же быстро споласкивает под душем, заодно смывая пышные хлопья с себя, выскакивает из кабинки, встряхнув головой, как намокший под ливнем пес, заворачивает меня в банное полотенце и тащит в спальню, умудряясь хлопнуть рукой по выключателю. Ты смотри, и ведь запомнил дорогу с первой ночи.

На кровать он меня буквально вытряхивает, как наворованное добро из мешка.

Я оказываюсь на спине с раскинутыми руками, упираясь ступнями ему в плечи, и чувствую горячее дыхание на лодыжках, от которого весь загривок дыбом, точно я зверь, а не человек. Он медленно проводит руками по моим ногам, оставляя пылающую фантомную дорожку его прикосновений, и разводит колени. Я полностью раскрыта перед его жадным, потемневшим взглядом.

– Красавица моя, – шепчет, вдыхая рвано, жадно, тоже по-звериному ловя мой аромат. – Какая же ты…

Потираясь щекой о внутреннюю часть бедра, он начинает вырисовывать цепочку огненных поцелуев-укусов от колена и выше, выше, туда, где сосредоточился сейчас мой пульс. Где внутренние мышцы уже мелко дрожат в предвкушении удовольствия, где бедра сами раскрываются, распахиваются шире некуда, приветствуя атаку его языка. Шелковистый агрессор не церемонится, то врываясь, то внезапно отступая, зажигает звезды в моей голове, а потом так же внезапно гасит их горячим дыханием. Я задыхаюсь, царапаю его шею, сама не понимая, чего хочу – оттолкнуть или вдавить в себя, заставить продолжать или увернуться, чтобы наброситься самой на него.

– Жадюга, – голос, низкий, огрубевший вконец от похоти, посылает в меня вибрации, от которых становится еще жарче. Почти невыносимо. – Щедрая, обильная, сладкая жадина. Дай мне. Выпить тебя хочу, осушить до самого дна. Дай.

И я даю, выключаю сознание, оставляя лишь ощущения.

Я не помню, в какой момент оказываюсь сверху, оседлав его рот. Не замечаю времени, которое требуется мне, чтобы дотянуться жадными губами до его члена, блестящего от предсеменной жидкости. Он тоже сладкий. Чуть-чуть. И немного соленый. И еще слегка острый. И очень красивый. Ровный, гладкий, скользкий. И такой твердый. С набухшими прожилками вен, обвивающих ствол. С горяченной головкой, которую мне хочется, именно хочется облизать, втянуть, посасывая и отпуская. Дан рычит и стонет подо мной, содрогается всем телом, но темпа не сбавляет. Не жалеет, не дает ни шанса остыть, опомниться. Как и я ему. И наши не ведающие о существовании стыда ласки, посасывания и вылизывания в какой-то момент удивительным образом синхронизируются настолько идеально, что мне кажется, это я сама прикусываю свой клитор. До нежной боли, простреливающей позвоночник. Что я сама втягиваю в рот половые губы. Прохожусь по складочкам длинным, с оттягом, движением-пыткой. Я даже не хочу сейчас взорваться в ослепительном оргазме, хочу продлить это сумасшедшее скольжение в-себя-из-себя, хочу тоже напиться, насытиться досуха, до дна, до самого края. Но в какой-то момент Данил решает, что простого умопомрачения мне мало, и мягко, но требовательно раздвигает мои ягодицы.