Любовь без слов (сборник)
Шрифт:
– Тогда мы белорусы, – кивнул Лёня.
– Ты говорил, – подала голос моя мама, – что твоя мама была молдаванкой, а у евреев национальность по материнской линии прослеживается. У Венеры одна из бабушек полька, – не без гордости добавила она.
– Молдаванка? – удивленно спросила я мужа.
– Честно говоря, я забыл у нее спросить. Но я вам открою страшную тайну! Биологически все расы и нации: русские, евреи, белорусы, эфиопы и прочие японцы – один вид, а не разные. Потому что мы можем… Внимание! Скрещиваться и размножаться.
– И мы с Лизой и Викой? – уточнил Саввушка, которого всегда волновало «и я?», «и мы?»
– Пока только я и мама, – вынужден был признать Лёня.
– А как вы это делаете? – не унимался
– Разговор увело куда-то не туда, – заметила я.
– Не туда, – признал Лёня. – Пытливые дети должны спросить у умного папы, как же возникло деление на расы и нации?
– Как? – спросили они хором.
Про кошмарный визит квартирных захватчиков было забыто. Выслушав лекцию Лёни, дети остаток вечера выбирали себе национальности. Савва стойко желал быть «белорусцем», русоволосая и голубоглазая Лиза мечтала называться египтянкой, а Вика не могла на чем-то остановиться, бегала ко мне советоваться, а потом решила, что каждый месяц будет менять национальность. Лёня им сказал, что они все давно метисы, и бабушки-дедушки их, и прабабушки-прадедушки были метисами. Но дети быть одинаковыми не желали.
Неужели корни национальной розни в детском желании неодинаковости?
Совенку сейчас семь лет, он первоклассник. Иногда я срываюсь и ору на него:
– Зачем ты переоделся в спортивную форму? Ведь сказали, что физкультуры не будет, в спортзале трубу прорвало, покажут фильм. Что значит «пусть устно»? Как может быть физкультура устно? Целый час просидел в майке и трусах, над тобой смеялись. Тебе было плохо, ведь правда? А все твое глупое упрямство!
Он смотрит на меня исподлобья, его громадные глаза наполняются слезами, но губы зло поджаты. Я рывком прижимаю к себе мальчишку. Если бы моя любовь, мои объятия могли растопить его каменное упрямство, от которого в первую очередь страдает сам Совенок!
Суды по установлению опекунства длятся до сих пор. Гонорары адвокатам основательно подорвали наш бюджет. Лёне судебная волокита отчаянно надоела. Он предлагает мне швырнуть квартиры кузенам и кузинам в рожи, пусть подавятся. Я не соглашаюсь – Глебу, Марусе и ее маме это показалось бы несправедливым. Тогда не нервничай, призывает меня муж, как будто мы можем позволить кому-нибудь забрать у нас Саввушку! Нашего сына!
Пожалуйста, дайте поспать!
Егора подвозил после дежурства Вась-Васич. Егор Правдин работал врачом «скорой помощи», а Вась-Васич – водителем. Личное «Рено» Вась-Васича содержалось в такой же идеальной чистоте, как и его служебная карета «скорой помощи». У Егора имелся свой автомобиль – старенькие «Жигули», еще отцовские, отцом же и ремонтируемые постоянно. Жена Надя стыдилась их машины, и каждый раз садилась в нее с затравленным выражением лица, словно Наде пришлось выйти на люди в немодном поношенном платье. Восьмилетний сын Гошка был помешан на импортных автомобилях и мечтал, что папа купит навороченную тачку. Четырнадцатилетняя дочь Варвара говорила, что их машина еще не антиквариат, но уже позорная рухлядь. Конечно, надо купить новое авто. Но ипотека, долг за квартиру держали их за горло. Егор трудился на двух работах – полторы ставки на «Скорой» и полставки в коммерческом медицинском центре. Надежда, школьный учитель математики, вела домашнее хозяйство с алгебраической экономностью и геометрический рациональностью, но денег все равно не хватало.
– У остановки меня высади, – попросил Егор.
– Угу, – буркнул Вась-Васич и проехал мимо остановки.
Этот диалог у них повторялся после каждой смены: Егор просил его высадить, дальше на автобусе доберется, Вась-Васич всегда соглашался. В зависимости от настроения говорил: «Как прикажешь, командир!», или «Щас!», или «Покультурничай!» – но никогда не останавливался, довозил до дома.
Внешностью
Двух своих дочерей-студенток Вась-Васич любил столь истово, что был бессилен перед этой любовью, перед вечным страхом за девочек, поэтому часто злился – то ли на себя, дурака малахольного, то ли на чертовых кукол, которые родились на его счастье и погибель.
Манера общения с людьми у Вась-Васича была своеобразной, и Егор не сразу привык к ней, научился понимать ход мысли водителя. Вась-Васич молчал-молчал, что-то крутил в мозгу, а потом озвучивал вывод из своих мысленных рассуждений.
– Хрен они закон примут, – сказал Вась-Васич. – Они же в депутатских поликлиниках лечатся, и «скорая» у них специализированная, не городская.
– Хорошо, что вообще внимание обратили, – ответил Егор. – Приравняли бы нападения на сотрудников «Скорой» к покушению на полицейских. Нам большего не надо.
Они прекрасно поняли друг друга: речь шла о том, что в Думу внесли законопроект о защите сотрудников «скорой помощи». С печальной регулярностью, в их областном городе, как и по всей стране, едва ли не каждый месяц совершались нападения на врачей и сестер, приехавших по вызову. Пьяные дебоширы с увесистыми кулаками, а то и с ножами, потерявшие человеческий облик наркоманы, исступленно жаждущие выхватить из врачебного саквояжа заветную ампулу, или просто хулиганское отребье, развлекающееся тем, что вызывает «скорую» – посмеяться, подурачиться, покуражиться – деткам скучно. Когда деткам грозили полицией за ложный вызов, они становились агрессивными – били стекла в карете, вспарывали покрышки колеса. В подобных ситуациях суровый вид Вась-Васича, вооруженного монтировкой, оказывал большое протрезвляющее действие.
– Верка молодец все-таки! – изрек Вась-Васич.
– Конечно, молодец, но у меня до сих пор физиономия пылает и в глазах резь.
Фельдшер Вера – третий член их бригады. Она давно уговаривала Егора и Вась-Васича приобрести травматическое оружие: «Филимонов купил! И несколько раз уже пускал в ход! А мы беззащитные». Егор отнекивался, Вась-Васич презрительно хмыкал. И тот и другой не могли себе представить ситуацию, когда наставляют на человека пистолет, пусть пистолет и полунастоящий, а человек заслуживает высокой кары.
– Вытаскиваю я из кармана белого халата парабеллум… – дурашливо говорил Егор.
Их рабочая униформа уже давно не предполагала белых халатов, но для красного словца вспомнить о них было смешно.
– Филимонов же вытаскивает! – стояла на своем Вера.
Друг и коллега Егора Виталий Филимонов был кумиром всех женщин их станции «скорой помощи». Балагур и весельчак, дамский угодник Виталька не забывал отпустить комплимент даже санитарке бабе Кате, прозванной за свирепый нрав Кащеевна.