Любовь цвета боли 2

Жилинская Полина

Мне кажется, на мгновение Макар приходит в себя, но, опустив взгляд на мои побелевшие костяшки пальцев, смявшие подол, словно звереет.

— Для него чулки надела, — шипит в ярости, опрокидывая меня спиной на диван и нависая сверху. — К нему, сука, первым делом побежала. Я его сгною там. Поняла меня? Даже думать о нем не смей!

С громким треском рвется ткань платья, и Макар с силой разводит мои бедра.

— Хватит! Прекрати! Посмотри, в кого ты превратился! — не в силах сдерживаться, делаю вдох и захожусь в рыданиях. Утыкаюсь в ладони, чтобы не видеть перекошенное от ярости

любимое лицо.

Это неправда. Это сон. Кошмар. Это не мой Макар.

Из саднящего горла вырывается надрывный всхлип, а затем что-то, похожее на вой. Меня сотрясает крупная дрожь, в груди нестерпимо печет, я, кажется, слышу, как вместе со мной плачет моя душа. Сворачиваюсь в клубок на диване, когда пространство пронзает дикий рев и звук бьющихся стекол.

— Иди к себе в комнату. Живо! Ради всего святого — уйди! — срывается на рёв, остервенело круша мебель.

Встаю с дивана и тут же задыхаюсь от жгучей боли, когда множество мелких осколков впиваются в босые ступни. Расцарапанные в кровь колени нестерпимо пекут при каждом шаге. Стыдливо придерживая разорванное надвое платье, опрометью бросаюсь прочь.

Прихрамывая, бреду на второй этаж, медленно сходя с ума от нечеловеческих криков и грохота, доносящихся из гостиной.

Захожу в свою спальню, скидываю порванное платье на пол и спешу в уборную. Кручу краны, настраивая нужную температуру, сажусь в еще не набравшуюся ванну. Стопы сразу окатывает нестерпимой болью, ноги изрезала нещадно. Глухо стону, подгибаю колени к груди и, обнимая себя руками, раскачиваюсь из стороны в сторону.

Слез нет — лишь пугающая пустота. Затем удушливой волной накатывает отчаяние. Именно сейчас, в оглушающей тишине, я касаюсь потолка своей боли, когда до моего сознания доходит, что чуть не сотворил Макар.

Крепко зажмуриваюсь и кричу. Даже не кричу — вою как раненое животное в жалкой попытке хоть на мгновение заглушить агонию, прекратить этот поток нескончаемой боли. То, что во мне еще было живо, умирает сейчас. Это конец. Конец всему.

Вскидываю голову, смотря перед собой невидящим взглядом. Все волоски на моем теле встают дыбом, под кожей разливается жидкий огонь, рецепторы обостряются. Тяну носом воздух, в котором отчетливо слышен едва уловимый шлейф сандала, виски и цитруса.

Прислушиваюсь к себе. Не показалось. Этот приторный аромат окутывает всё пространство небольшой комнаты, заполненной паром.

Идет тяжелой поступью и, приблизившись, опускается на колени. Наши лица на одном уровне, буквально в десяти сантиметрах друг от друга. Я чувствую горячее дыхание Макара. Неспешно, стараясь запомнить каждую деталь, скольжу взглядом по его лицу. По губам, волевому подбородку, по красивым густым бровям, по длинным ресницам. Смотрю на крепкую шею с бешено бьющейся жилкой, на широкие плечи, которые должны были стать надежной опорой. На мускулистую грудь, в которой бьется черствое сердце, так и не познавшее любви. И становится так горько от того, что мы не смогли сохранить наш маленький мир.

В последний раз. Я позволяю себе в последний раз умереть, глядя на него. Прикрываю веки, впечатывая в душу, образ любимого мужчины и боли, которой он наградил меня. Ставлю клеймо на тех участках души, которые

еще могли чувствовать. Отворачиваюсь, пытаясь скрыть слезы. В комнате витает вязкая, гнетущая тишина недосказанности и горечи.

Макар мягко обхватывает пальцами мой подбородок, поворачивая к себе.

— Посмотри на меня, — надрывно шепчет.

Слышу его голос, и электрический разряд проходит от кончиков пальцев на ногах до кончиков волос. Отчаяние захлестывает новой волной. Это гадкое, ужасное чувство, которое сковывает душу липкими щупальцами безнадежности от осознания, что ничего нет.

Всё погибло. Ничего не отмотать назад. Впереди лишь пустота и боль.

До меня в этот момент четко доходит, что я снова осталась одна. Разбитая, сломанная, никому не нужная кукла. Мужчина, нежно гладящий меня по голове, лишил меня всего. Веры в светлое будущее, безмятежной жизни, любви, себя.

Зарывшись пальцами в мои волосы, он прижимается губами к виску, второй рукой успокаивающе водит по спине. Не выдержав, захожусь в беззвучных рыданиях, до боли кусая губы. Видит бог, мне так хочется прижаться к его груди и выплакать всю боль. Несмотря на всё случившееся, я умираю и от любви, которую мы собственноручно похоронили заживо.

Я набираюсь сил на последний рывок. Не уверена, что после этого от меня хоть что-то останется. Мне нужно изгнать Макара из сердца. Вырвать с мясом, без анестезии. Я позволяю себе небольшую слабость, потому что прощаюсь. Прощаюсь с чувством, из-за которого ещё хоть что-то живо во мне.

Не знаю, сколько я так просидела, убаюканная теплой водой, бессвязным гортанным шепотом и размеренными поглаживаниями. Как будто в невесомости. Странное чувство. Внутри всё горит в агонии, а тело будто парализовано.

Оказывается, вот так легко можно разрушить весь мир человека. Оставить после себя лишь дикую агонию, разруху и пепел.

??????????????????????????Глава 15

Макар

Когда-то я думал, что ничто не способно пошатнуть возведенную мной в далекой молодости крепость из отчужденности и уверенности в правоте своих действий.

Долгие годы я создавал ее, четко определившись, чего хочу от жизни. Стоя в восемнадцать лет в вонючем бомжатнике, который когда-то был мне домом и, глядя на женщину, которая меня родила, я размолотил в бетонную крошку свой юношеский максимализм и наивность. Столкнулся лицом к лицу с жестокой правдой жизни. Если не пожалела родная мать, кто-то другой пожалеет вряд ли.

В тот день я заложил прочный фундамент своей крепости. Ее начало. Год за годом я взрослел, падал, поднимался и снова двигался вперед. Вместе со мной росла и крепость, в стены которой я безжалостно укладывал чужие судьбы, мечты, желания, если они шли вразрез с моими или мешались на пути. Сцепив зубы, я строил свою идеальную жизнь, где не было места жалости, состраданию и прочей дребедени в виде чувств. Не оглядывался назад и ни о чем не сожалел. Потому что твердо знал: там, за спиной, я оставил несчастливое детство, голод, нищету и вероломное предательство женщины, которая своим поступком нанесла мне гниющую, незаживающую рану.