Любовь длинною в жизнь
Шрифт:
— Хорошо, — говорю я, легонько целуя его в грудь. — Согласна.
Затем Каллан входит меня. Он обнимает меня так крепко, как будто входит в меня в первый раз. Меня переполняют самые горько-сладкие эмоции, когда он прижимается своим лбом к моему, ловя меня в плен своего пристального взгляда, пока занимается со мной любовью. Я держусь за него так, словно от этого зависит моя жизнь. Постепенно наша потребность друг в друге берет верх. Его движения становятся все более и более требовательными, толчки становятся все сильнее и глубже.
Я двигаюсь в унисон с ним, чувствуя, как во мне поднимается оргазм, угрожая снова украсть
— Останься со мной, Синяя птица. Останься со мной.
Я держу глаза открытыми, наблюдая, как он яростно тр*хает меня. Каллан — произведение искусства. Недостающая часть меня. Эталон совершенства. Он откидывает голову назад, его губы слегка приоткрываются, и я чувствую, как его член становится невероятно твердым внутри меня. Почти уверена, что такая жесткость на самом деле причиняет ему боль, но он не выказывает никаких признаков дискомфорта, пока врезается в меня снова и снова.
— Скажи мне, — цедит он сквозь зубы. — Скажи, когда кончишь.
Я бы выразилась словами прямо сейчас, но не могу говорить. Стону, кивая головой, показывая ему то, что он, должно быть, видит в моих глазах, когда во мне начинает пульсировать оргазм.
— Черт. — Каллан ускоряет темп, а потом мы вдвоем прижимаемся друг к другу, его лицо утыкается в мою шею, и мы оба кончаем. Я впиваюсь ногтями ему в спину, едва удерживаясь, когда он рычит, взрываясь оргазмом. Его член пульсирует внутри меня, оставаясь твердым, основание все еще трется о мой набухший клитор, когда разваливаюсь на части.
Каллан падает на меня, не в силах больше удерживать свой вес, и мы оба лежим совершенно неподвижно, тяжело дыша, пытаясь отдышаться.
Мы долго молчим. Тяжелое спокойствие окутывает нас, тянет к себе, манит в полузабытье, но ни один из нас не сдается. Каллан гладит меня по волосам так нежно, что на глаза наворачиваются слезы. Спустя долгое время он выходит из меня и ложится рядом, наблюдая за мной, продолжая гладить по голове. Он не должен видеть слезы в моих глазах. Не хочу показаться жалкой. Не хочу быть настолько эмоционально искалеченной тем, что только что произошло, но этого невозможно избежать. Каллан хочет попытаться исправить нашу жизнь прямо сейчас. Он хочет попытаться придумать какой-нибудь план, который позволит нам быть вместе до конца наших дней.
Я нуждаюсь в этом больше, чем мое тело нуждается в кислороде, чтобы выжить, но это не может произойти, пока он не узнает всю правду. Каллан словно читает мои мысли. Когда тихая слеза скатывается по моему лицу, он кладет руку мне под голову и притягивает к себе на грудь. Целует меня в висок и вздыхает.
— Давай, Корали, — шепчет он мне на ухо. — Теперь все зависит от тебя, малышка. Скажи мне то, что должна мне сказать.
Так я и делаю. Сделав глубокий вдох, собираю последние остатки мужества, которые у меня есть, и выкладываю правду.
— Я не просто потеряла ребенка, Каллан. Мой отец... он узнал, что я беременна, и слетел с катушек. Он... он избил меня. Сделал мне больно, мучил меня часами, пока... пока наш ребенок не умер. Это все моя вина, Каллан. Если бы я сказала что-то кому-то раньше, этого бы никогда не произошло. Он умер из-за меня, Каллан. Это моя вина. С таким же успехом я могла бы убить его сама.
Глава 18
Корали
Миткаль.
Прошлое
Мне
Я ждала такси у входной двери, которое должно было отвезти меня в аэропорт, и не заметила, как Малкольм подкрался ко мне по коридору. Он завопил, как баньши, схватив меня сзади, зажимая рукой мой рот, не давая мне издать собственный крик.
— Ты омерзительна, знаешь это? — выплюнул он мне в ухо. — Грязная, лживая маленькая шлюха. Ты ничего не сможешь от меня скрыть, Корали. Будь уверена в этом. — Он ударил меня кулаком в живот, яростно рыча.
Через открытую входную дверь я видела, как желтое такси остановилось у тротуара, готовое увезти меня, но я больше не собиралась ехать в Нью-Йорк. Меня тащили в подвал, и мой отец собирался избить меня до полусмерти.
Теперь вокруг темно. Не знаю, потому ли это, что я все еще в подвале, или потому, что мои веки распухли. Малькольм несколько часов ходил взад-вперед, а я лежала на голой земле, почти без сознания. В конце концов, к счастью, провалилась в темноту. Теперь, когда очнулась и ничего не вижу, не могу точно сказать, здесь ли он все еще или нет, просто лежу молча, выжидая. У меня все болит.
Меньше чем в пятидесяти футах от меня Каллан, вероятно, помогает матери готовить ужин. Или он наверху, в своей комнате, с плотными черными занавесками, задернутыми на окне, полотенцем, подсунутым под дверь, проявляет некоторые из своих негативов. Он, наверное, думает о том, как мы планируем рассказать Джо о ребенке, как только я вернусь из поездки.
Наверху скрипит половица, и я чуть не выпрыгиваю из собственной кожи. Оживает низкий гул телевизора, и меня охватывает облегчение. Его нет здесь со мной. Он наверху, в гостиной, без сомнения, сидит с пивом в своем кресле, как будто ничего не произошло. Напрягаюсь, чтобы открыть глаза. Веки распухли почти до такой степени, что я вообще не могу их открыть, но мне удается приоткрыть их достаточно широко, чтобы разглядеть очертания верстака моего отца в почти кромешной тьме. Мне требуется некоторое время, чтобы подняться, а потом еще больше, чтобы встать на ноги. Острая, стреляющая боль пронзает мой живот, заставляя сгибаться пополам каждый раз, когда появляется новая судорога. Агония захватывает дух. Я считаю шаги, которые делаю, прежде чем, наконец, достигаю нижней ступеньки лестницы, ведущей на первый этаж дома. Там есть выключатель, который я легко нахожу. На секунду я впадаю в панику, предполагая, что отец просто вывернул лампочку из светильника, чтобы наказать меня еще больше, но когда маленькая комната заливается светом, я испытываю облегчение.