Любовь и честь
Шрифт:
– Причина должна быть весьма серьезной, чтобы ты добровольно пришла в Белый дом.
– Думаю, Вы сами мне об этом скажете.
Люсинда вздохнула, и глаза ее потемнели.
– Ну, это зависит от…
– От чего?
Люсинда посмотрела на Блэр взглядом, который заставлял вытягиваться по струнке руководителей штабов. Блэр даже не вздрогнула. Она и раньше встречалась с ее взглядом и научилась принимать его с бесстрастным выражением лица.
– Давай прекратим бег с препятствиями, Блэр. Все зависит от того, кто был
Блэр приложила максимум усилий, чтобы не огрызнуться. Потребовалась вся ее огромная сила воли, чтобы не послать общественность к черту. Вместо этого она сказала:
– Я не понимаю, почему мы должны давать объяснения. Завтра это будут уже вчерашние новости.
– Возможно, ты права. Но для репортеров нет ничего приятнее, чем сочное смакование Первой семьи. Пока не произойдет очередное стихийное бедствие или военное зверство это вполне можно использовать в качестве сенсации.
– Прекрасно. Скажите им, что это было свидание. И все.
– Да брось ты. Свидание на пляже среди ночи в городе, который половина Среднего Запада считает реинкарнацией Содома и Гоморры? Не притворяйся такой наивной, я знаю, как будет лучше. Здесь, в Белом доме, наше жизненное кредо – всегда быть готовыми. Мне хочу, чтобы меня застали врасплох. Особенно с такой информацией, которая может напрямую отразиться на президентской семье.
Блэр умолкла. Она знала это и без нее. Потому она и приехала в Белый дом для встречи с Люсиндой. Наконец она сказала:
– Чего Вы хотите?
– Если вы собираетесь вести открытые отношения, мы должны хоть что-то сказать, когда нас об этом спросят. А ты чертовски хорошо знаешь, о чем нас спросят. Так что расскажи мне обо всем сейчас.
– Вы можете сказать, что я состою в серьезных отношениях с женщиной. Но я не стану называть ее имени.
Выражение лица Люсинды не изменилось. Блэр решила, что ее откровение не стало для нее неожиданностью. Уошберн была слишком проницательна, чтобы не знать об этом раньше. Но между предположением и знанием есть огромная разница.
– Ну, это потребует некоторой подготовки, – сдержанным тоном ответила Люсинда. – Если ты откажешься назвать ее, это только даст людям повод думать, что вам есть что скрывать. Поэтому репортеры будут преследовать вас до самой смерти. Есть что-нибудь, что я должна знать о ней – скандалы, темное прошлое?
– Нет.
– Полагаю, вы не готовы держать свой роман в тайне до того времени, пока президент не получит партийное одобрение для переизбрания?
– Это же будет только через год.
– Ты хочешь сказать, что один год – слишком долгий срок для тебя? Или дело в ней? Если эта женщина
– Вы переходите черту, Люси.
Темные глаза Люсинды Уошберн вспыхнули от ярости. На долгую секунду она замолчала, затем медленно выдохнула:
– Блэр, в распоряжении твоего отца всего восемь лет – это максимум, в течение которого он может пребывать на самом влиятельном посту в мире. Сколько нужных и правильных вещей он может сделать для своей страны и всего мира за эти восемь лет. Скажи, что это тебя не волнует. Скажи мне, что ты готова этим рискнуть.
Это всегда было проблемой. Все во внутреннем круге ее отца, включая Люсинду, пожертвовали своей личной жизнью, чтобы он достиг своего положения. У одних просто не было времени на отношения, у других они редко длились долго. Блэр было непросто балансировать между политическими амбициями отца и собственной потребностью в независимости. Это было справедливо – поставить личное счастье выше общего блага. С точки зрения Люсинды, ее желание личного счастья могло показаться эгоистичным.
– Я молчала о своей жизни больше десяти лет. Избегала любых публичных заявлений или скандалов. Я не хотела той фотографии в газете и не могу изменить себя даже ради отца.
– Я не прошу, чтобы ты изменила себя. Я лишь прошу, чтобы вы не привлекали внимания.
– Я пыталась жить по принципу «Не спрашивай, не говори». Это очень похоже на жизнь в тюрьме.
На краткий миг Блэр увидела в глазах Люсинды сочувствие, которое быстро испарилось.
– Ты дочь своего отца, Блэр. Ты примешь правильное решение.
Прощаясь, они не стали обниматься.
Когда Блэр шла мимо закрытой двери в Овальный кабинет и мимо агентов Секретной службы, стоявших по сторонам от входа, она увидела лицо Кэмерон и задалась вопросом, хватит ли у нее сил принять верное решение.
Около полуночи Кэмерон открыла дверь и впустила Клэр. Посетительница была в обычной уличной одежде и почти без макияжа. Так она казалась гораздо моложе и беззащитней. Она была прекрасна в простой белой блузке, темных брюках и туфлях на низком каблуке.
– У тебя все хорошо? – спросила Кэмерон, как только они оказались лицом к лицу за закрытой дверью.
– Да, все хорошо, – заверила ее Клэр, однако голос ее звучал неискренне.
– За тобой не было слежки?
Клэр улыбнулась и покачала головой.
– Нет, не думаю. Хотя не уверена, что я бы ее заметила. Обычно я не пользуюсь подобными приемами. В нашем деле вполне достаточно охраны, чтобы гарантировать безопасность.
– Ладно, сейчас это не имеет значения. Проходи, присаживайся.
Клэр оставила сумочку в прихожей на столике и прошла к дивану в гостиной. Кэмерон присоединилась к ней и вручила ей бокал вина, не спрашивая согласия.
– Спасибо.
Клэр пригубила вино и тихо сказала: