Любовь и честь
Шрифт:
Ростов только скрипнул зубами, увидев, что Горлов так неистово встряхнул гривой волос, что черная прядь упала ему на лоб, и не сводит глаз с мадемуазель Дюбуа.
— Слышал, вы с графом были наемниками в Крыму и сражались против турок? — произнес князь.
— Да, нам платили, — спокойно ответил я, хотя терпеть не мог слово «наемник», — как и всем солдатам. Но мы воевали, чтобы постичь искусство войны, и враг давал нам тяжелые уроки.
— Граф говорил, что и в Париже вы были вместе.
Я
— Наверное, вы произвели настоящий фурор среди парижан своим изяществом, — он явно хотел задеть мое самолюбие. — Еще вчера я обратил внимание на ваши элегантные сани. Да и сегодня заметил, какой щеголь ваш кучер.
Я вспомнил о ленте, которой так гордился Петр, и холодно взглянул на Ростова.
— Кучер — слуга графа Горлова, а не мой. Если граф узнает, что вы насмехаетесь над его санями или над одеждой кучера, он убьет вас. А если вы хотите оскорбить самого кучера, то я убью вас собственноручно.
Ростов даже отступил на шаг.
— Вы что же, хотите сказать, что вызываете меня на дуэль, капитан?
Надеюсь, мой взгляд объяснил ему, что вообще-то я только хотел, чтобы он перестал нагло улыбаться и попридержал свой язык, но с радостью прикончу его, если мне представится удобный случай. Но в то же время я понимал, что у него не хватит смелости ответить на мой вызов.
— Что здесь у вас произошло? — голосом строгой учительницы спросила Шарлотта, появляясь рядом с нами в сопровождении Горлова.
— Этот… этот… оскорбляет меня! — задыхаясь от ярости, пропыхтел Ростов, лицо его побагровело.
И хотя оркестр все еще играл, кое-кто из гостей неподалеку услышал его слова и повернулся в нашу сторону. Шарлотта тяжело вздохнула и закатила глаза.
— Господи, вас все оскорбляют, — она взяла князя за руку и потянула в зал.
Ростов сначала картинно сопротивлялся, но потом сдался и уже ничего не видел, кроме ее глаз.
— Ты действительно оскорбил его? — лениво спросил Горлов.
— Нет, конечно. Просто сказал, что я убью его.
— За что?
— Ему не понравилось, как я танцую.
— Не верю. Ты, конечно, не эталон грациозности, — он окинул меня критическим взглядом, — но танцуешь вполне сносно. Так из-за чего вы поссорились?
— Хорошо, скажу правду. Ему не понравилось, как танцуешь ты.
Оставив Горлова в растерянности смотреть мне вслед, я нырнул в толпу гостей. Мне не хотелось открывать ему истинные причины ссоры и повторять оскорбительные намеки. За насмешливые слова в адрес Петра Горлов действительно запросто мог прикончить кого угодно.
Добравшись до того места, где я увидел удивительные голубые глаза, я огляделся. Где искать эту девушку? И, словно по наитию, мой взгляд упал на открытые стеклянные двери, за которыми блестели
Сначала мне показалось, что на веранде никого нет. Я подошел к перилам, глубоко вдохнул морозный воздух и, бросив взгляд на замерзшую набережную, решил уже вернуться в зал.
Она стояла возле стены у дверей. Все выглядело так, будто я преследовал ее, но отступать было поздно.
Она чуть повернула голову в мою сторону, но потом вновь обратила взор к замерзшей реке. Я подошел к ней и, не в силах найти слов, тоже уставился на реку. Пауза затягивалась, а я все никак не мог преодолеть спазм в горле, но потом все же собрался с духом.
— Прошу простить меня, мадемуазель, но сегодня я уже дважды имел счастье видеть вас и…
Так великолепно начатая фраза замерзла в воздухе, когда прекрасная незнакомка повернулась ко мне, и я увидел отблеск луны в ее глазах. Я просто не мог говорить, а она молча смотрела на меня, как вдруг раздался крик.
— Вон она! Вон там! Там!
Я резко обернулся. Кричал французский офицер, тоже вышедший с дамой на веранду, чтобы подышать свежим воздухом. Его дама присоединилась к крику, показывая рукой куда-то за реку.
На веранду повалили все гости, и эта сцена мне сразу напомнила встречу в порту британского корабля. Французский офицер продолжал показывать рукой за реку, где огненной змеей двигались сотни факелов, постепенно собираясь вместе. При свете факелов что-то сверкнуло и, отражаясь в затянутой льдом реке, показались сверкающие бриллиантовым отблеском сани, запряженные десятком лошадей в сбруе из сияющего золота.
И тогда маркиз Дюбуа, прижатый к перилам толпой гостей, крикнул:
— Да здравствует императрица всея Руси! Урра!
— Урра! Урра! — старательно подхватили все гости, словно императрица, закутавшаяся в соболя, могла слышать каждого и в зависимости от усердия будет решать, кого казнить, а кого миловать.
Маркиз махнул музыкантам, и танцы продолжились прямо на веранде. Все так неистово плясали, словно царица и впрямь награждала за это.
— Царица приехала отпраздновать оттепель. Русские всегда так ждут весну, — неожиданно произнесла незнакомка.
— Вы… хорошо говорите по-английски.
— Вы тоже… для немца.
— Я не немец. Просто служил в прусской армии.
— Это там вас учили танцевать?
Я подозрительно взглянул на нее, но, увидев в ее глазах искорки смеха, вдруг рассмеялся.
— Никогда раньше не бывал на балах, — признался я и тут же пожалел, что сказал это.
— Тогда понятно.
— Вы имеете в виду мой танец?
— Нет. Ваше лицо… Вы здесь, наверное, единственный, кто что-то чувствует.
Я растерялся.